Но я не могла говорить. Опустив голову, я смотрела на мягкий белый песок. Мне хотелось перенестись куда-нибудь далеко. Или быть кем-нибудь другим. Или чтобы все это оказалось сном.

Наконец, голосом слабым и тонким, как готовая порваться нить, я произнесла:

— Я хочу, чтобы ты ушел. — И показав на дорогу, ведущую в деревню, уточнила: — Мне нужно, чтобы ты ушел.

Поднявшись, я пошла туда, где ярко светило солнце, подальше от тени, подальше от Вильяма. Земля была раскаленной, как в аду. Знакомый ярко-белый свет на мгновение ослепил меня, я остановилась, но потом пошла дальше, к морю. Я шла и шла, пока вода не лизнула мне пятки, потом поднялась до щиколоток, потом до колен, до пояса, до самой шеи.

И наконец вода сомкнулась у меня над головой, и все вокруг стихло.

Не было ответов. Ничего не было. Только жара и слепящий свет. Нет тени, нет места, где можно было бы укрыться, спрятаться от палящих лучей. Мы плывем по течению. Мы не управляем своей жизнью. Я готова была кричать от боли. Кричать громко, громко, громко. Услышит ли меня моя мать? Когда-то у меня не было ничего. Теперь у меня было еще меньше, чем ничего. Всю свою жизнь. Всю жизнь я мечтала о том, чтобы встретиться со своим отцом. Он был нужен мне больше, чем кто бы то ни было. Больше, чем доктор Эммануэль Родригес. Никогда мне не быть счастливой. Свет был на другом конце земли, в Саутгемптоне. Всю жизнь я стремилась туда, шаг за шагом. Я уже была на полпути и вдруг сорвалась в пропасть. Тот далекий спасительный свет помогал мне вырваться из темноты. Я помнила о нем, когда все было плохо.

А теперь его вдруг погасили. Раз — и все. Повернули выключатель. И у меня осталось меньше, чем ничего. Этого не может быть. Так не должно быть. Бог добрый. Все говорят, что Бог добрый. Тогда почему же?

Вернувшись домой, тетя Тасси обнаружила меня сидящей на полу и рассматривающей фотографии, которые она мне дала. Когда я рассказала ей, что произошло, она схватилась за сердце:

— О-о, Господи, нет! О, Селия! — И потом: — Ну почему это должно было случиться? Ну почему?

Она спросила меня, как я об этом узнала.

— Парень, который приехал сегодня утром, как-то с этим связан?

— Да.

Она посмотрела в окно, как будто стараясь понять.

— Где он? Куда он делся?

— Не знаю.

Я прислонилась к стене и закрыла глаза. У меня больше не было сил. Мне хотелось остаться одной.

Немного позже тетя Тасси принесла газету. Вся первая страница была посвящена моему отцу. Здесь же была его фотография. Может быть, когда я немного приду в себя, сказала тетя Тасси, я смогу прочитать статью и пересказать ей. Я совсем забыла, что тетя Тасси не умеет читать.

Заголовок гласил: «Владелец поместья убит возле Четырех Дорог». Я внимательно изучила фотографию, пытаясь найти в лице Джозефа Карр-Брауна свои черты.

Вчера, седьмого апреля 1958 года, Джозеф Карр-Браун взял коричневую кожаную сумку и приехал в свой банк в Порт-оф-Спейн, где снял три тысячи долларов наличными — зарплату для работников его поместья Тамана. Пообедав со знакомым в Бейморе, мистер Карр-Браун отправился в обратный путь. Около четырех часов он прибыл в Ариму и после короткой остановки выехал в сторону Талпаро. Примерно полчаса спустя его мамину обнаружили стоявшей посреди дороги Эль-Квамадо. Сам мистер Карр-Браун лежал в луже крови, в трех футах от перегородившего дорогу бревна. Плантатор был убит выстрелом в грудь.

Рядом с ним лежала его черная собака, также застреленная.

Прибывшая на место происшествия полиция могла констатировать только то, что смертельный выстрел был сделан с очень близкого расстояния. Нет никаких признаков того, что карманы жертвы обыскивали или что пытались открыть багажник его машины. Водительская дверца была распахнута. Полиция считает, что убийцу спугнули. Некий свидетель, житель Четырех Дорог, утверждает, что видел грузовик, мчавшийся на большой скорости в сторону главного шоссе. Лицо водителя грузовика «показалось ему знакомым».

В тот же день я сказала тете Тасси, что жду ребенка. Я сказала, что отец ребенка — человек, у которого я работала. Что я любила его и люблю до сих пор. Хозяин дома. Я сказала, что не хотела вступать с ним в связь, но у меня не было выбора. Он не любит меня, сказала я. Но это не имеет значения. Я хочу быть хорошей матерью, и я никогда никому не отдам моего ребенка. Когда-нибудь я обязательно расскажу ему, кто его отец. И если родится девочка, я назову ее Сулой, в память о ее бабушке. А если мальчик — то Джозефом, в честь деда. Больше не будет секретов. Больше не будет лжи.

Тетя Тасси почему-то совсем не удивилась. Она только сказала, что очень мне сочувствует. Иногда жизнь бывает такой жестокой. Одна душа улетает, другая — прилетает. Тетя Тасси обняла меня. Мой ребенок — лучшая новость, на которую она могла надеяться. Она умоляла меня остаться в Черной Скале.

— Нас осталось так мало. Мы должны держаться вместе. Мы все будем помогать тебе с ребенком.

И вообще, она никогда не могла понять, почему я сбежала. Я знала, что когда-нибудь решусь рассказать ей про Романа, но еще не время.

Когда Соломона арестовали, он не сказал полиции, что Вильям участвовал в ограблении. В кои-то веки сделал что-то хорошее. Говорят, он сидит в тюрьме на острове Каррера возле северо-западной оконечности Тринидада. Закрывая глаза, я вижу этот остров, вырастающий из моря, как спина огромного животного. Вижу старую, полуразрушенную тюрьму. Представляю, как Соломон убивает крыс — душит их голыми руками, кладет мясо на решетку и жарит на солнце. «Ты знаешь, сколько ресторанов готовит собак и крыс и выдает их за курятину?» И тогда я заставляю себя открыть глаза.

Я думаю, что Вильям в Британской Гайане. Оттуда пришла открытка с видом статуи Девы Марии, парящей над рекой Эссекибо. Письма не было, только инициалы — В.Д.Ш., но я узнала почерк Вильяма.

Дне педели назад прибыл контейнер из Тринидада. В нем были вещи тети Сулы. Портрет испанской девушки из Венесуэлы. Раньше я не замечала, какие там глубокие циста — зелень ее платья, медный оттенок глаз. Чайный сундучок красного дерена был завернут в плотную ткань. Я пробежала пальцами по резьбе — высокие павлины, волнистая трава, пальмовые ветви. В сундучке лежал проигрыватель тети Сулы. Здесь же были и пластинки.

Я нашла там и настенную белую тарелку с золотой каймой, яркую вазу, в которую тетя Сула ставила цветы; множество номеров Ридерс Дайджест. Был там и конверт. Открыв его, я обнаружила пятьсот долларов и записку:

Дорогая Селия, надеюсь, эта небольшая помощь придется кстати. С наилучшими пожеланиями, Джолеф Карр-Браун.

В тот самый день, когда его убили, мой отец успел позаботиться о том, чтобы все эти вещи отправили на Тобаго, на адрес тети Тасси.