— Ага, — засмеялась Мать, — не деньги, так девки, что ли ча?

— А чо ж нет?

Он подмигнул и повернулся на стук раскрывающейся двери казармы. На пороге, в одной мужской рубашке стояла и потягивалась Летовка.

— Здорово, Летовка, — улыбнулся ей Гаор. — Чего не спишь? Душно или холодно? Чем помочь?

— Экий ты дикой да охочий, — засмеялась Летовка, — глаза с недосыпу как у кроля, а туда же. Ты ж начнёшь, да заснёшь, не кончив.

— Я?! — возмутился почти искренне Гаор. — А ну, проверим?

— Иди уж, ложись, — легонько подтолкнула его в плечо Мать. — Когда будить-то тебя?

— Периода через два, — серьёзно ответил Гаор, вставая. — Которая койка, Мать?

— На мою ложись, — Летовка зевнула, пришлепнув рот ладошкой. — Иди, я сейчас. Ты только не засни тама, дождись, — и засмеялась, — а то тебя потом не растолкаешь, а от сонного никакого удовольствия нету.

— Ты только не тяни, — попросил Гаор, идя в казарму. — Мне через два периода в рейс.

— Слышала я, — Летовка посторонилась, пропуская его в дверь так, чтобы, протискиваясь, он потёрся своей грудью о её. — Моя третья слева. Не перепутай.

— Помню, — ответил Гаор, отвешивая ей шлепка так, чтобы рубашка задралась и его ладонь легла на голое тело.

— Ну, Кривин сын, — фыркнула Летовка.

— А ну, Рыжий, не озорничай, — рассердилась Мать. — Вздумал прям на дворе играться. В койку хочешь, так иди, а то… вот я тебя! А ты не заводи его, беги, куды надоть.

— Иди, я скоренько, — шепнула ему Летовка, вталкивая в тёмную сонно храпящую и сопящую спальню.

Отсчитывая ладонью стояки, Гаор нашёл нужный закуток, разделся и лег. Заснуть он не боялся: почему-то после бессонной ночи сна у него сейчас ни в одном глазу не было. Потому что не на отдыхе он — сообразил вдруг Гаор — а на задании. Ну, и где её носит?

Летовка появилась внезапно, ловко поправила его развешенную в изножье кровати одежду, скинула рубашку и нырнула под одеяло.

— Чего так долго? — прошептал Гаор, прижимая её к себе.

— А то ты соскучился? — засмеялась Летовка, ловко устраиваясь под ним.

Когда по доброму согласию… а когда по необходимости, для маскировки? То всё есть, кроме удовольствия. Но Летовка, похоже, ничего не заметила, и он успокоено заснул с чувством выполненного долга и даже не проснулся, когда Летовка встала на свою смену.

Как Гаор и просил, его разбудили, тряхнув за плечо. Он опять поел, выпил свежего горячего чая, купил в ларьке сигарет и длинную карамельку для Летовки — хорошо, были чаевые, получил от одного управляющего. Правда, касса была ещё закрыта, но сидящая в ларьке Любимушка взяла у него гемы, сказав, что сама потом поменяет. Обнялся на прощание с Летовкой, сунув ей в карман конфету под завистливым взглядом Лиски, поблагодарил Мать и забрал свою карточку. Обыск на выходе из зоны. Фургон стоит на месте, прогреть мотор, на выезд, обыск на выезде, охранники, смотрители — все уже сменились, обычный выезд… Гаор уговаривал себя, что всё как обычно, как всегда, и, неимоверным усилием удержавшись, открыл бардачок, только отъехав от заведения за поворот, где его уже никак не могли увидеть. Конверта не было! Всё точно. Ну, удачи всем и мне тоже!

Гаор резко бросил фургон вперёд. Теперь по оставшимся посёлкам и домой. Улетела мина в болото, будем ждать кругов. А заезжать в центральное заведение теперь в каждом рейсе надо. И, выехав, проверять бардачок. Кто знает, может, ещё что положат. А за перерасход бензина ему вломят, как пить дать. Ну что ж, боишься карцера, не ходи в самоволку. А в карцер не за то попал, что в самоволку ходил, а за то, что от патруля не удрал. Так что, мужайся, журналюга, худшее впереди!

6 декада

Лето шло своим чередом. Миновало Заклинание Мать-Земли по-нашенски и Торжество Небесного Огня по-ихнему. Все отпраздновали кому как положено. И опять рйсы, работа в саду и огороде, занятия с Лутошкой и обычные человеческие радости и горести.

Затяжелела Цветна. Гаор с невольным интересом ждал выяснений, чей ребенок, готовый к любому, ведь Цветна и у него — было дело — ночевала. Но, к его удивлению, об этом и речи не было, а обсуждали совсем другое: отправит хозяин Цветну в какой посёлок, чтоб там выносила, родила и до года кормила, а потом заберёт обратно, или так и оставит. Решили, что оставит: Цветна же не в доме, а другой работе пузо не мешает. В посёлках вон до остатнего работают, прям и рожают в поле. И ещё говорили, что если не отправят Цветну в посёлок, то, скорее всего, и после года ребёнка с ней оставят.

— А хорошо бы, чтоб и хозяйка затяжелела, — сказала Красава, штопая рубашку Лузги. — Цветну бы в кормилки взяли, вот и совсем ладно бы было.

— А чо ж нет? — кивнула Цветна, горделиво проводя руками по заметно набухшей груди. — Я двоих бы запросто выкормила.

Гаор слушал все эти рассуждения с интересом, но своего мнения он не имел и потому не высказывался. Он вообще с беременными никаких дел раньше не имел. Нет, кое-что он знал, ещё в училище ходили по рукам затрёпанные листы из медицинской энциклопедии, беременных видел на улицах, но этим его познания ограничивались. Прислуга в Орртене не беременела, отцовских жён он видел изредка и издали, а у Сторрама… Гаор вспомнил слышанное тогда, на предпродажном осмотре и усмехнулся. Сторрам разведением рабов не занимался. А вообще… неужели всё это, да, в учебнике геополитики, который дал ему ещё тогда почитать Жук, потому что на солдатском отделении геополитику не изучали, там это назвалось «воспроизводством и обеспечением человеческих ресурсов», да, так, и, говоря по-ихнему, размножение рабов, или расплод, сконцентрировано в посёлках? Этой стороны рабской жизни он пока не касался. В своих рассуждениях, потому что практикой — он снова невесело усмехнулся — занимается постоянно.

— Рыжий, ты чего? — с интересом спросил Лутошка, — смотришь на лампу и лыбишься?

— Ничего, так просто, — ответил Гаор, взмахом головы отбрасывая отросшие волосы и ненужные сейчас мысли. — Решил? Давай, проверю.

Он взял тетрадь по арифметике и стал проверять задачи. С тетрадями повезло. Приехал старший бастард, и Лутошка похвастался ему, что теперь грамотный. А тот, само собой, всё отцу рассказал. И хозяин вечером пришёл на кухню, устроил Лутошке экзамен, а на следующий день разрешил Гарду отдать Лутошке свои старые учебники и сам дал тетрадок. И для письма, и для задач. Так что читает теперь Лутошка не военные сводки в старых газетах, а «Родную