Сомнений больше не оставалось, и Котляров сделал для Банды последнее, что только мог, — он составил наградной лист: «За личное мужество» (посмертно).

Мазурин подписал представление, не раздумывая, презрев возражения кадровиков-крючкотворов — мол, Бондарович не в штате, не положено…

В конце рабочего дня в кабинете генерала Мазурина собрались Котляров и Бобровский. Черная весть заставила их забыть о субординации, и они выпили стоя, не чокаясь, прощаясь со своим погибшим товарищем Александром Бондаровичем.

В первую минуту Алина не поверила.

Она просто не поняла, о чем идет речь. Целый день просидела в библиотеке, устала, как собака, голова забита только диссертацией — ведь ночное одиночество еще не подкралось к ней.

— Мамочка, прости меня, я так устала, что пока ничего не соображаю. Я немного отдохну, а потом мы поговорим, — машинально ответила девушка и повернулась, чтобы уйти в свою комнату, но вдруг резко остановилась в дверях и обернулась.

По лицу Настасьи Тимофеевны текли слезы.

Она держалась целый день, пока дочери не было дома. Она не позволяла себе расплакаться. Она слишком боялась за дочь и понимала, что ей нужна будет помощь матери.

Помощь…

Как, чем можно было помочь своей родной девочке, потерявшей любимого, потерявшей мечту, потерявшей все?!

Помочь можно было, только держа себя в руках.

Только спокойствием. Только нежностью.

Но больше сдерживаться Настасья Тимофеевна не могла. Она ведь тоже очень полюбила этого парня. Александр спас их дочь, вернул ее. И вот теперь он погиб…

И Настасья Тимофеевна расплакалась. А Алина, увидев слезы матери, сразу все поняла.

— Это правда, мама? — только и смогла произнести девушка. И в ту же секунду силы оставили ее, и она упала, потеряв сознание, на пороге своей комнаты…

Двое суток, не вставая, не разговаривая ни с кем, отказываясь от еды и лекарств, пролежала Алина в постели.

Она похудела, лицо ее осунулось и почернело.

Она не могла спать.

Она была уверена, что жизнь кончилась, потому что потеряла без Банды всякий смысл.

Алина жалела теперь только об одном — почему ее тогда, где-нибудь в Варне, не пристрелили проклятые иранцы…

Охранник на входе в большое здание на Лубянской площади прочитал фамилию на удостоверении Банды и, уже было вернув документ, вдруг задержал его и стал сверяться с каким-то списком.

— Эй, друг, ты чего? Не похож? — пошутил Банда.

— Удостоверение недействительно. Есть приказ аннулировать, — равнодушно ответил дежурный.

— Странно… Но этого не может быть. Меня ждут. Очень ждут. Позвоните Котлярову, Мазурину, — удивился Банда.

— Подождите, — дежурный набрал по внутреннему телефону номер Котлярова.

— Полковник Котляров слушает.

— Товарищ полковник, докладывает дежурный главного входа лейтенант Лыков. К вам хочет пройти старший лейтенант Бондарович, но у меня есть приказ… — дежурный не успел закончить фразу, как Котляров перебил его.

— Кто-кто?!.

Он предъявил удостоверение на имя Бондаровича» Александра, а у меня…

— Немедленно пропустить!!! — раздался в трубке рев полковника, да такой, что даже Банда его услышал.

— Ну, я же говорил, — удовлетворенно улыбнулся Сашка и, забрав протянутое ему удостоверение, прошел в вестибюль.

Он почти бежал к Котлярову, торопясь как можно скорее доложить об успешном завершении операции. Единственное, что его тревожило, так это то, куда же делся Бобровский — ведь именно у него были кассеты с показаниями Рябкиной и Кварцева.

* * *

Сунув в карман последнюю дискету. Банда перекатился к разбитому пулями окну и затаился под ним в углу, прислушиваясь к наступившей тишине.

Каким-то шестым чувством парень отчетливо понял, что здесь, рядом, может быть, у самого окна, на террасе снаружи дышит человек.

Это мог быть только охранник, и Банда не раздумывал ни секунды, — сорвав с пояса гранату и выдернув чеку, он бросил ее в окно, на пол террасы, тут же резко пригнувшись за подоконником.

За стеной грохнул взрыв, и как только утихла дробь осколков, бьющих по стене снаружи. Банда кубарем вылетел в окно, перекатившись по полу террасы и выпустив очередь из автомата вдоль всего здания.

Действительно, он не ошибся — совсем рядом с тем парнем, которого Банда прикончил с помощью «Осы», лежал другой. Граната, видимо, попала ему прямо под ноги, и на это кровавое месиво, в которое превратился человек, нельзя было смотреть без содрогания.

«Иначе было нельзя. Тут уж — кто кого!» — мелькнуло у Банды, и, вскочив на ноги, он пробежал по террасе метров десять до двери, которая вела в дом.

Четко, так, как его учили на тренировках, он прошел дверной проем, готовый открыть огонь на малейшее движение. Но комната оказалась пустой.

Дверь, ведущая в коридор, была открыта, оттуда раздавались приглушенные голоса охранников, возившихся с дверью в кабинет Гржимека. Потом они начали стрелять, густо всаживая пули в дверь, забаррикадированную секретером, в надежде «достать» нарушителя.

«Зря стараетесь!»

В этот момент Банда услышал голоса и с улицы.

Это не входило в его план — по расчетам, охранников должно было быть лишь четверо. Видимо, во флигеле или в самом доме Гржимек содержал еще и личных телохранителей, засечь которых из леса Банде не удалось.

Раздумывать парню было некогда, и, сорвав с пояса вторую, последнюю гранату, он швырнул ее в коридор, туда, на голоса и выстрелы возившихся с дверью боевиков.

В замкнутом пространстве взрыв грохнул с такой силой, что Банда даже не услышал криков несчастных.

Не теряя ни секунды, он поменял опустевший магазин и бросился в коридор, послав несколько коротких очередей в облако дыма, расползавшееся на месте взрыва.

Сзади грохнул выстрел, и Банда почувствовал, как резкая боль обожгла бедро чуть выше колена, выбивая из-под ног пол. Падая, он успел кувырнуться вперед, развернувшись, и выпустил длинную очередь в стрелявшего — долговязого мужчину в спортивном костюме, домашних тапочках и с пистолетом в руке. Тот упал, сраженный несколькими пулями.

«Может, сам Гржимек?» — мелькнуло в голове у Банды.

Уже много позже из официальных материалов дела, расследовавшегося Интерполом при участии ФСБ России, Банда узнал, что это действительно был Гржимек — глава преступной корпорации.