Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В это мгновение Сталину снова пришло на ум его проницательное историческое предупреждение, что подрывных действий всего нескольких шпионов достаточно для того, чтобы проиграть крупнейшее сражение. И еще ему вспомнилось теперь другое мудрое изречение, которое он неоднократно высказывал окружающим: из всех возможных экономий самая дорогостоящая и опасная для государства — это экономия на борьбе со шпионажем. Неужели все-таки экономят?.. Или недооценивают опасность?..
Усилием воли сдерживая гнев, он отвернулся и подошел к тому месту посреди кабинета, где по другую сторону длинного стола сидел начальник Генштаба. Остановился и, посмотрев на него, как бы рассуждая вслух, раздумчиво сказал:
— Столько у нас органов, а трех человек поймать не могут. В чем дело?
Это «В чем дело?» для стоявших возле дверей прозвучало зловеще. В этом вопросе двум из них, по крайней мере, послышалось: «Не могут поймать или не хотят?»
Сидевший же над картами генерал поднял голову и понимающе посмотрел на Верховного. Взгляд его, очевидно, должен был сказать: «Вы, как всегда, правы, товарищ Сталин. Мы заставляем отступать многомиллионную армию немцев, а тут не могут поймать трех человек. Я полностью разделяю ваше недовольство и недоумение. Но это вопрос не моей компетенции, к сожалению, я ничем тут не могу помочь и, с вашего позволения, лучше займусь своим непосредственным делом».
И Верховный, словно прочитав все, что должен был выразить взгляд начальника Генерального штаба, снова зашагал по кабинету.
Массивная дверь неслышно отворилась, и вошедший личный секретарь Сталина тихо, бесстрастно доложил:
— Маршал Рокоссовский...
Верховный не обернулся и никак не прореагировал на это сообщение, и секретарь, видимо приняв молчание за знак согласия, так же бесшумно, как и появился, вышел из кабинета.
— Около месяца у вас под носом безнаказанно орудует опаснейший враг, — удаляясь от стоявших у дверей, продолжал Верховный. — Естественно спросить: действует наша контрразведка или бездействует?! Что это — медлительность по недомыслию или преступная халатность?.. И в любом случае — безответственность!..
Обвинения, высказываемые Верховным, были, по существу, несправедливыми: военной контрразведкой с самого начала делалось все необходимое. Однако оправдываться, а тем более возражать не следовало, и за спиной Сталина, в другом конце кабинета, убито молчали.
Бледный от негодования, он повернулся, увидел телефон «ВЧ» на специальной приставной этажерке у своего письменного стола, и сразу мысли о восставшей Варшаве и о польском вопросе, пожалуй, самом сложном среди других, возникли в его голове. Подойдя к столу, он приподнял трубку, услышал тотчас в сильной мембране оттуда, из Польши, голос командующего 1-м Белорусским фронтом Рокоссовского и почувствовал, что говорить с ним в эту минуту по-хорошему, без недовольства и раздраженности не сможет, просто не в состоянии. Рокоссовский же, блестяще проявивший себя в Белорусской операции и получивший в ходе ее недавно, на протяжении месяца, по его, Сталина, инициативе звания Маршала и Героя, никак не заслуживал сейчас подобного обращения, и, подержав трубку несколько секунд в руке, Верховный опустил ее на аппарат. И снова двинулся по кабинету.
— Территориальные органы участвуют в розыске? — приблизясь к стоящим возле дверей и переводя взгляд с начальника контрразведки на обоих наркомов и обратно, осведомился он.
Органы внутренних дел и госбезопасности были только ориентированы и участвовали в розыске лишь постолькупоскольку, да и возможностей для этого у них в оперативных тылах фронтов, где действовала группа «Неман», было несравненно меньше, чем у военной контрразведки. Но Верховный не терпел многословия и не стал бы в подобной ситуации выслушивать подробные объяснения, а подводить своих влиятельных коллег начальник контрразведки никак не желал.
— Да... Участвуют, — потому сказал он, хотя этот положительный ответ, несомненно, усугублял его и без того нелегкое положение.
— Помощь армии вам нужна?
— Генеральным штабом директива войскам уже отдана. — Начальник контрразведки позволил себе отвести глаза: взглядом указал на генерала армии; при словах «Генеральным штабом» тот поднял голову от документов.
— Извините, товарищ Сталин, — сказал он за спиной Верховного, и Сталин, выказывая свое уважение и расположение к этому человеку, тут же повернулся к нему лицом. — Если речь идет о Первом Прибалтийском и Третьем Белорусском фронтах, то командующим еще прошлой ночью предложено оказывать органам контрразведки всякую помощь людьми и техникой.
Заложив руки за спину, Сталин уже шел назад по кабинету. Не доходя до того места, где за длинным столом сидел генерал армии, он, как бы сам себя спрашивая, недовольно произнес:
— Что же получается?.. Все участвуют и помогают, все вроде бы действуют, а опаснейшие шпионы целый месяц спокойно разгуливают в тылах фронта!.. Безответственность! — внезапно раздражаясь, воскликнул он. — Мы этого не потерпим!
Оправдываться не следовало, однако начальник контрразведки не удержался:
— Товарищ Сталин, поверьте, делается все возможное.
— Не уверен! — Остановясь, Верховный быстро обернулся, не поднимая, однако, взгляда от ковровой дорожки. — И потом, что значит — делается?.. Нас не интересует процесс розыска сам по себе, нам необходим результат!.. Замечу также: мы вас не ограничиваем — делайте и невозможное!..
Помедля несколько секунд, он с неприязнью посмотрел на стоявших возле дверей и строго спросил:
— Сколько времени вам требуется, чтобы покончить с ними?
И пошел дальше, в глубь кабинета.
Воцарилась напряженная тишина. Начальник контрразведки посмотрел на своих коллег, те, в свою очередь, — на него.
— Я спрашиваю, сколько времени вам требуется, чтобы покончить с ними?! — поворачиваясь у противоположной стены и повыся голос, нетерпеливо повторил Верховный. — Минимально!.. Они должны быть обезврежены до сосредоточения в тылах фронта танковых и механизированных частей, которые туда уже начинают прибывать!
— Минимально?.. Сутки, товарищ Сталин, — после некоторой паузы сказал Нарком внутренних дел.
Из троих вызванных он был наиболее авторитетен для Верховного, причем не нес прямой ответственности за дело «Неман». Он понимал, что Сталина еще более устроил бы срок покороче, например «несколько часов». Но «несколько часов» был бы нереальный срок, а Верховный не терпел ничего нереального.
«Сутки» представлялись Наркому оптимальным ответом, но, назвав этот срок, он напряженно, не без опаски ожидал реакции Верховного, зная, что она, как и повороты в мышлении Сталина, нередко оказывалась весьма неожиданной. Так случилось и на сей раз.
— Почти месяц не могли поймать, а теперь за сутки поймаете... — с язвительной усмешкой и как бы сам удивляясь, заметил Сталин. — Ну, ну...
И не будучи профессионалом, как трое вызванных, он понимал, сколь малореален названный срок: с не меньшей вероятностью, что разыскиваемые окажутся пойманными в ближайшие сутки, их могли не поймать и через недели. Однако малореальные «сутки» Верховного вполне устраивали; этот срок соответствовал интересам дела, интересам успешной подготовки важнейшей стратегической операции, и потому все остальные соображения были второстепенными.