Барготовы подштанники, что с ним происходит?

Ответом на этот вопрос – а может быть, издевкой – всплыли воспоминания о сегодняшнем утре. Чудесном, волшебном, невероятном утре в постели с собственной женой. Людвигу даже не захотелось задать кое-кому вопрос, каким образом он там оказался. Все равно Рихард вывернется, да еще и его самого выставит дураком.

Старый пень.

А утро с женой определенно надо повторить.

Рина, Рина… какая женщина!

Поймав себя на том, что улыбается подобно влюбленному идиоту из романов, обожаемых сестрами, Людвиг нахмурился и сжал кулаки. Ну нет! Он не уподобится тем тряпкам, называемым мужчинами лишь по недоразумению! У него еще осталось самоуважение! Она вела себя как дура – ее очередь извиняться. И вообще…

Что вообще, он, к счастью, не додумал. Его отвлек телефонный звонок.

Любимое начальство?

– Граф Энн на проводе, – доложил Рихард, взявший трубку.

– Думаешь, я не могу прожить и половины дня без службы?

– Разумеется, не можешь, – хмыкнул Герман. – Где доклад? Не знаю, как ты, а я предпочитаю знать, что творится у наших франкских друзей.

Людвиг скривился. Зуб, что ли, заболел? Или живот? А, нет, это начальство позвонило!

– Бедлам у них творится. И вообще, теперь у тебя есть лучший друг Д’Амарьяк, вот пусть он тебе все и докладывает. А у меня – выходной. Два выходных! Имей уже совесть, Герман!

– Кого?

Людвиг длинно выругался и понял, что ему внезапно полегчало. Родной, привычный и понятный Герман с родными, привычными и понятными служебными проблемами. Мир не рухнул.

– Ладно, доклад подождет до вечера.

От внезапной покладистости Германа Людвиг насторожился. И оказался прав.

– Ты не забыл? Сегодня к пяти вы с супругой должны быть у нас. Эмилия затеяла прием в честь герцогини.

Людвиг выругался еще раз.

Герман, мученически вздохнув, повторил:

– К пяти, Людвиг. И не вздумай не явиться! Эмилия обидится.

Настала очередь Людвига тяжко вздыхать. Эмилия – голубка небесная, но если она обидится… нет, лучше не рисковать.

– Ладно, понял я.

– То есть на сегодняшний вечер ты не принял больше никаких приглашений?

Людвиг зажмурился и с тоской вспомнил Черного Карлика и шебутное умертвие. И зачем он рвался домой? Лучше три дохлых императора, чем один великосветский прием!

– Нет, я же обещал.

– То есть ты забыл, а на необходимость представить герцогиню свету наплевал. Людвиг, Людвиг! Ты и из этого брака собираешься сотворить непотребство с печальным концом?

– Нет, папочка, – опять разозлился Людвиг. – Я собираюсь жить долго и спокойно, а эти ваши жены…

– Ну и дурак. Пойди извинись. И подари что-нибудь. Цветочек там, украшение. Ты вообще знаешь, что любит твоя жена? Между прочим, прекрасная женщина! Умна, красива, образованна.

– Знаю, – оборвал его Людвиг. – Хватит меня воспитывать, папочка!

Вместо ответа Герман отвратительно довольно рассмеялся и повесил трубку.

А фониль в руках Людвига задымился, и Людвиг едва успел отбросить раскаленный эбонит прочь. На паркет. И, заложив руки за спину, пошел прочь из столовой – принципиально не слушая ворчание Рихарда о совершенно пустых тратах на новые фонили, новый паркет, новую посуду и сплошное разорение от дурного характера молодого хозяина.

Старый пень. Давно пора завести дворецкого помоложе, лет не более ста!

Следующие два часа Людвиг маялся. Ему не спалось, не читалось, не гулялось в саду и вообще ничего не хотелось. А ноги почему-то сами приносили к дверям апартаментов супруги. Обнаружив себя держащимся за ручку ее двери в пятый раз, Людвиг велел себе собраться и подумать головой: что он, разрази его Баргот, делает?

Идет просить прощения? И какого демона в его руках мятые астры, явно только что сорванные в саду? О чем он вообще думал, когда их рвал?

Следовало признаться честно, что думал он опять о жене. И о том, что понятия не имеет, что она любит. То есть он помнил, что все женщины любят украшения и цветы, но какие украшения и какие цветы? А еще она покупала микроскоп.

Уронив астры на пол, Людвиг пощупал собственный лоб. У него жар? А если не жар – то откуда бред?

Про себя помянув Баргота и весь женский род, Людвиг отошел от покоев жены подальше и позвал. Тихо позвал:

– Рихард!

Умертвие тут же возникло рядом.

– Какие цветы любит ее светлость?

– Розы и фиалки, герр Людвиг.

– Давай фиалки, что ли… что стоишь? Неси!

Молча поклонившись, дворецкий испарился. А Людвиг отправился в свою спальню, радуясь, что стребовал с Черного Карлика какую-то блестящую побрякушку. То ли топазы, то ли алмазы, Баргот их разберет. Главное, дорогие, красивые и вообще из сокровищ короны.

Еще через пять минут Людвиг снова стоял у дверей Рины, и ему почему-то очень хотелось посмотреть в зеркало, поправить прическу и проверить, ровно ли завязан шейный платок.

Тьфу.

Вот что с ним, а? Заболел, не иначе как заболел!

Разлохматив волосы и содрав шейный платок к демонам собачьим – он дома, между прочим, дома! – Людвиг… постучался.

Тут же послышался топот каблучков, дверь отворилась, и невесть чему радующаяся камеристка присела перед ним в книксене.

– Ее… кхм… светлость у себя?

– Ее светлость гулять изволят!

– Где гулять?

– В саду гулять!

Глаза у камеристки были такие честные, что Людвиг заподозрил неладное. Хотя что может быть неладного в жене, гуляющей в саду?

Хмуро кивнув камеристке и подавив глупое желание спрятать букет фиалок за спину, Людвиг отправился в сад… хотя зачем сразу в сад?

– Рихард! Где моя жена?

– Где-то здесь, герр Людвиг! Позвать? – В невозмутимой физиономии Рихарда почему-то чудилась издевка.

Явно заболел. То бред, то видения, подумал Людвиг, выходя из дома в сад. Еще немного, и драконы на лужайке мерещиться начнут.

Словно в насмешку, над головой послышалось хлопанье крыльев, порывом ветра сдуло ворох желтых листьев – и прямо над головой пролетел дракон. Так низко, что можно было пересчитать не только перья в хвосте, но и чешуйки на пузе. И что им в их горах не сидится? Двадцать лет не появлялись над Виен, и еще столько же их бы не видеть!

Стряхнув с волос сухие листья, Людвиг пошел искать жену. Сад при вилле был небольшим, спрятаться особо негде. Правда, следящий артефакт почему-то упорно не желал показывать ее точное местонахождение, выдавая нечто расплывчатое – в пределах сада. Надо будет отдать его Гольцмееру, пусть починит. Наверняка опять аура Людвига пагубно влияет на маготехнику.