— В этом-то и проблема, мэм. Очень скоро все это дойдет до «Уорлд» — то есть газеты мистера Малоне. Он планирует все в ней выложить, когда мы нынче вечером прибудем в Нью-Йорк.

Доктор Барлоу медленно покачала головой:

— Ах, вот как. Что же, это все заводит фактически в тупик. Боюсь, мне придется отозвать свое предложение.

Дэрин села прямее:

— Вы… что имеете в виду?

— Я имею в виду, мисс Шарп, что вы в определенных кругах достигли некоторой известности. Вы помогли разжечь революцию в Османской империи. Довольно амбициозное деяние, даже по меркам Лондонского Зоологического Общества! — Доктор Барлоу вздохнула. — Но когда новость о том, кто вы есть на самом деле, полыхнет со страниц прессы, ваша слава лишь подольет масла в огонь скандала.

— Н-ну, да, — промямлила Дэрин, — может быть. На недельку, не больше.

— Да нет. Боюсь, не на недельку, а подольше. Юная леди, вы выставили этот корабль и его офицеров посмешищем. И причем выбрали тот самый момент, когда глаза всего мира устремлены на нас. Подумайте, что теперь люди скажут про капитана Хоббса, проглядевшего, что один из членов его экипажа девица!

— Ну вот, — моргнув, вздохнула Дэрин, — пошло-поехало.

— Но и этим, мисс Шарп, позор не исчерпывается. Воздушная служба — совершенно новый, перспективный род войск, и Адмиралтейство… Подумать только, ведь они недавно дали вам медаль!

— Но вы же сами сказали, что они недоумки!

— Недоумки невиданного масштаба, мисс Шарп, с которыми Общество не может позволить себе вступать в противоречия. — Она покачала головой. — Хотя я уверена, что кое-кому это откровение доставит бездну удовольствия.

— Вы о суфражистках, мэм?

— Нет. Я о германцах. Вот уж кому вода хлынет на пропагандистскую мельницу! — Она встала. — Извините, мисс Шарп, но, боюсь, так дело не пойдет.

Дэрин судорожно сглотнула, пытаясь подыскать хоть какой-нибудь контраргумент, но сокрушительная правда состояла в том, что доктор Барлоу была права со всех сторон. Эти два дня, лежа в постели, Дэрин раздумывала лишь над тем, чем откровение Малоне обернется для нее самой, но не для ее капитана и боевых товарищей, и уж точно не для воздушной службы и Британской империи в целом.

Что еще хуже, не подумал об этом и Алек. Захочет ли он, чтобы она по-прежнему была в его жизни, когда ославится на весь свет за унижение своей службы и своего корабля?

— Надеюсь быть правильно понятой, мисс Шарп: то, что вы совершили, в высшей степени отважно. Вы делаете честь нашему полу, и я вами поистине восхищаюсь.

— В самом деле?

— В самом. — Ученая леди кликнула Таццу и отворила дверь. — И я искренне горжусь, что вас до сих пор не разоблачили. Работать с вами было одно удовольствие. Быть может, когда закончится эта война, мы вновь поговорим о вашем назначении.

— Быть может, — вякнул с ее плеча лори. — Мисс Шарп.

— У вас все еще есть время дистанцироваться от безумства Теслы.

Алек, не мигая, глядел на темень за окном каюты:

— Вам не кажется, граф, что для этого уже несколько поздновато?

— Никогда не поздно признать свои ошибки, даже при стечении народа.

Алек аккуратно оправил свой смокинг. По черным водам внизу были рассыпаны как минимум сотни суденышек, вышедших приветствовать «Левиафан»; их огоньки гуляли блуждающими звездами. Среди них выделялся сиянием круизный лайнер, басовито гудящий в ночи. Постепенно в гудок влился хор других крупных кораблей в бухте. Сидящий на столе у Фольгера Бовриль попытался сымитировать этот звук, но из-за своего мелкого размера не справился: вышло как у испорченного скаутского горна. Алек между тем улыбнулся:

— Гляньте, они уже поют нам дифирамбы!

— Что с них взять: американцы, — пренебрежительно махнул рукой Фольгер. — Готовы свистеть и улюлюкать в честь чего угодно.

Бовриль замолк, прижимаясь носом к оконному стеклу.

— Это именно то, что мне сейчас видится? — спросил Алек, косясь взглядом в темноту.

На расстоянии видимости призрачно проступала исполинская человеческая фигура. Ростом она была с «Левиафана», а поднятый в ее руке факел светился мягким биолюминесцентным светом, в центре вместе с тем мерцала электрическая катушка.

— Статуя Свободы, — сказал и отвернулся Фольгер. — Несколько выпусков кинохроники, где вы с Теслой жмете друг другу руки, это одно. Но стоять рядом с ним, в то время как он заходится краснобайством о своем оружии, кажется мне не очень мудрым.

— Вы все еще сомневаетесь в том, что «Голиаф» будет работать?

— Нынче вечером я разговаривал с доктором Барлоу. Так вот она говорит, что нет. — Голос у Фольгера дрогнул. — Но что, если да, Алек? Что, если он испытает его на каком-то из городов?

— Я вам говорил. На Австрию он обещал не нападать.

— Вот спасибо. Поэтому вы будете восседать, блаженно лицезрея уничтожение Берлина? Или Мюнхена?

Алек покачал головой:

— Нигде восседать я не собираюсь. Я помогаю в придании оружию Теслы публичности, чтобы он не прибег к его применению. Это принудит германцев к миру, после того как они поймут, на что оно способно. Ведь не конченые же они безумцы.

— Кайзер по натуре абсолютист, и в своем безумии он не знает пределов. У вас галстук сидит криво.

Алек со вздохом поправил галстук, глядя в отражение оконного стекла.

— У вас, граф, есть дурная привычка составлять список всего, что только может идти наперекосяк.

— Я всегда считал это хорошей привычкой.

Алек это проигнорировал, взыскательно оглядывая себя. Приятно было снова носить достойную одежду. Мистер Херст хотя и показал себя саботажником в истории с «Левиафаном», но он, по крайней мере, в бочку дегтя подбросил ложку меда в виде нескольких фасонистых вечерних костюмов, предусмотрительно положенных в багаж.

Пол под ногами легонько качнулся — воздушный корабль снова разворачивался на север. Подавшись к окну, Алек разглядел впереди огни Манхэттена. Скопление зданий вырастало из-за южной оконечности острова; некоторые из них в высоту достигали пары сотен метров, не уступая стальным башням Берлина.

Алек представил: вот сейчас темное небо над ними озаряется кипеньем пламени, светящиеся окна, сотрясаясь, лопаются, корежатся металлические остовы…

— Тесла, если захочет, использует свою машину вне зависимости от того, стою я с ним или нет.

— Вот именно, — кивнул Фольгер. — В таком случае зачем стоять с ним рядом? Не лучше ли благоразумно отойти? Или вы хотите, чтобы вас запомнили за массовое убийство, ваше ясновельможное высочество?

— Конечно, нет. Но шанс в пользу мира для меня важней, чем моя репутация.