Пока совершались все эти перемены, в Петрограде Государственная дума готовилась предать гласности свои неслыханные доселе по дерзости требования политических реформ. Умеренные правые, центристы и умеренные левые депутаты создали альянс, известный под именем Прогрессивного блока, в который вошло более 70 % всех членов парламента. 25 августа этот блок опубликовал всеобъемлющую программу, которая — помимо призывов к справедливому отношению к национальным меньшинствам, амнистии для политических заключенных, религиозной терпимости и глубокому реформированию органов местного управления — требовала создания правительства, состоящего из людей, пользующихся «доверием страны»51. В случае ее принятия программа, естественно, потребовала бы от Николая навсегда отказаться от прерогативы назначения своих министров. Ответом императора был декрет от 3 сентября о роспуске Думы. Снова собраться ей будет позволено только спустя пять месяцев.

Резкий отказ Николая рассмотреть программу Прогрессивного блока был, конечно, пощечиной образованному обществу. По мнению некоторых, решения, принимавшиеся императором в то лето — взятие на себя военного командования и резкий отпор Думе, — были, пожалуй, худшими за всю его жалкую политическую карьеру. Своими действиями он запустил процессы, которые в конце концов погубили престиж монархии и отвратили от нее всех возможных союзников и сторонников52. В любом случае, однако, не все министры разделяли позицию Николая. В результате кадровой перетряски весны и лета 1915 года был сформирован кабинет, в который входили лица, симпатичные образованному обществу и склонные к сотрудничеству с ним. Из них самым заметным и влиятельным был новый военный министр А,А. Поливанов.

В отличие от Сухомлинова, к Поливанову историки в общем относятся благожелательно, считая его принципиальным, ответственным сторонником реформ и блестящим администратором. Нет сомнения в том, что за время службы Поливанова в Военном министерстве была частично решена проблема пополнения армии людскими ресурсами и улучшены поставки вооружения и боеприпасов.

Как мы уже видели, разгром 1915 года практически обескровил российскую армию. Потери от смертей, ранений, плена и дезертирства были столь велики, что к зиме численность войск на фронте сократилась до каких-нибудь 650 тыс. человек53. Чтобы удерживать более чем тысячекилометровую линию окопов, необходимо было в срочном порядке провести дополнительную мобилизацию, снарядить, обучить и доставить новобранцев на фронт. Ответом Поливанова было поднятие призывных квот и призыв групп запасников, прежде освобожденных от службы, — единственных кормильцев, ратников второго класса, мужчин старше сорока лет и проч. В результате за восемь с небольшим месяцев русская армия получила дополнительно два миллиона человек. Эти новобранцы, которых стали называть «поливановцами», прибывали столь быстро, что к середине 1916 года на фронте было уже 1,75 млн войск плюс еще три четверги миллиона в резерве54.

Ситуация с артиллерийским снабжением и прочей военной амуницией также улучшилась. Будучи военным министром, Поливанов возглавил Особое совещание по обороне, ставшее ключевым институтом в расширении участия российской промышленности в работе на нужды фронта. Между моментом создания особого совещания в 1915 году и сентябрем 1917 года было заключено военных контрактов на 15 млрд руб. — сумма, составлявшая почти треть всех военных расходов правительства за этот период55. Обильный денежный дождь стимулировал большой рост производства; в 1916 году общая стоимость (в довоенных рублях) продукции российской промышленности превысила показатели 1914 года более чем на 21 %56. Кроме того, теперь, по примеру других воюющих стран, экономика (и практически вся тяжелая промышленность) страны была сосредоточена на удовлетворении потребностей армии. К концу 1916 года 1800 фабрик и заводов были заняты исключительно в военном производстве; 604 из них изготовляли боеприпасы, причем за год стоимость их продукции (с учетом инфляции) утроилась57. В 1916 году отечественной промышленностью было произведено 3721 трехдюймовое орудие по сравнению с 1349 в 1915 году. Столь же впечатляющие результаты были достигнуты в производстве снарядов — в 1915 году с конвейеров сошло почти 10 млн штук и почти 31 млн на следующий год58.

В очевидном восстановлении сил российской армии сыграл свою роль следующий важный фактор — германский Восточный Фронт с осени 1915 до весны 1916 года был относительно неподвижен, что явилось прежде всего следствием решения, принятого германским Верховным командованием. На протяжении всей войны немецкие стратеги спорили о том, какому из двух фронтов следует отдать приоритет в наступающем сезоне. План Шлиффена 1914 года, конечно, отводил первое место операциям против Франции и Бельгии на западе. Однако в 1915 году «восточники» получили временный перевес, и генералы Гинденбург и Людендорф попытались решить исход войны полным уничтожением русской армии. Тем не менее, несмотря на все понесенные Россией начиная с весны поражения и потери, сила ее сопротивления не была сломлена. В августе глава германского Генерального штаба Эрик фон Фалькенхайн решил, что окончательная победа над Россией в настоящий момент недостижима, поскольку, как он выразился, «невозможно уничтожить» врага, далеко превосходящего вас по численности, которого приходится атаковать в лоб, который обладает прекрасными линиями связи и не ограничен во времени и пространстве»59. Это убеждение было в нем так твердо, что он настоял на переброске основных сил немецкой армии с востока на запад, поставив в центр своего плана военных действий на 1916 год массированное наступление на французские укрепления в Вердене. Поскольку в 1916 году Германия была ориентирована на Францию, инициатива на востоке осталась за Россией. И зная, как отчаянно армия нуждается в передышке, российские генералы той зимой и весной чаще предпочитали столкновениям бездействие.

Помимо благотворного влияния образовавшегося перерыва в боевых действиях, восстановление российской военной мощи традиционно приписывается государственной мудрости Поливанова, экономической рационализации, достигнутой созданием системы особых совещаний, а также патриотическому настрою и бескорыстному служению организаций гражданского общества. Экономический и военный подъем 1916 года часто приводят в качестве доказательства того тезиса, что царскому правительству следовало с самого первого дня войны подключить все общество к работе в интересах фронта, поскольку вовлеченность общества и единодушие с ним по вопросу реформ было единственным шансом императорской России на победу в войне и выживание. Не отрицая, что Поливанов, а также особые совещания и организации вроде Земгора сделали много хорошего, нельзя, однако, безоговорочно одобрить все их действия.

Возьмем, например, вопрос укрепления армии. Действительно, благодаря призывной программе Поливанова огромное число мужчин надели военную форму и отправились на фронт. Но насколько подготовлены были они к тяготам современной войны? Учитывая возраст многих новобранцев, можно не сомневаться, что далеко не все были в хорошей физической форме. Более того, путь от призывного пункта до маршевой роты и далее в окопы на передовую был столь стремительным, что новые рекруты успевали пройти лишь самую рудиментарную подготовку. Генерал А А Брусилов, самый стратегически одаренный из российских фронтовых командиров, уничижительно отозвался о военных качествах «поливановцев»: «…прибывавшие на пополнение рядовые в большинстве случаев умели только маршировать, да и то неважно; большинство их и рассыпного строя не знали, и зачастую случалось, что даже не умели заряжать винтовки, а об умении стрелять и говорить было нечего»60. Острый недостаток унтер-офицеров и офицеров (к началу 1916 года недокомплект в армии составлял почти шестнадцать тысяч офицеров) еще более ухудшил положение, поскольку в отсутствие компетентных инструкторов новые рекруты и на фронте едва ли могли чему-либо научиться61.