— Пожалуйста, когда?

— Десять лет назад.

Маргарет ушла, не сказав ни слова, ибо это была трагедия не ее, а миссис Уилкокс.

Устроившись на ночь в шропширской гостинице, Хелен задумалась, зачем потратила восемь фунтов на то, чтобы одним стало худо, а другие разозлились. Теперь, когда волна возмущения стала спадать, она спрашивала себя, какие силы пробудили эту волну. По крайней мере никому не было причинено вреда. Маргарет разыграет все как по нотам, и хотя Хелен не одобряла методы сестры, она знала, что, в конце концов, это пойдет Бастам на пользу.

— Мистер Уилкокс поступает совершенно нелогично, — объясняла она Леонарду, который, уложив жену в постель, сидел с Хелен в пустой гостиничной столовой. — Если бы мы сказали ему, что его долг — взять вас на работу, он, вероятно, отказался бы. Все дело в том, что он не получил должного воспитания. Не хочу настраивать вас против него, но иметь с ним дело весьма тяжело.

— Не знаю, как благодарить вас, мисс Шлегель, — только и смог сказать на это Леонард.

— Я верю в личную ответственность. А вы? И вообще во все личное. Ненавижу… Наверное, мне не следует этого говорить, но Уилкоксы определенно идут по неверному пути. Хотя, возможно, в этом не их вина. Возможно, маленький кусочек сознания, который говорит «я», вообще выскочил у них из головы, и тогда обвинять их — пустая трата времени. Есть одна кошмарная теория, согласно которой сейчас рождается особая порода людей, предназначенных в будущем управлять всеми нами только потому, что у них в головах нет этого маленького кусочка, говорящего «я». Слышали о такой?

— У меня совсем нет времени читать.

— Так может, думали, что на свете есть два вида людей: те, что подобны нам, живущим по подсказке этого кусочка, находящегося в самом центре сознания, и те, другие, что на это не способны, ибо в их сознании вообще нет центра. Они не могут сказать «я». Они на самом деле вообще как будто не существуют, а потому о таких говорят «сверхчеловек». Пирпонт Морган[46]ни разу в жизни не сказал «я».

Леонард собрался с мыслями. Если его благодетельнице угодно завести интеллектуальную беседу, он должен постараться ее поддержать. Хелен была для него важнее загубленного прошлого.

— Я еще не добрался до Ницше, — сказал он. — Но всегда считал, что его сверхчеловек — это своего рода эгоист.

— О нет, вы не правы, — ответила Хелен. — Ни один сверхчеловек ни разу не сказал: «Я хочу», — потому что «я хочу» неизбежно ведет к вопросу: «Кто я?» — а следовательно, к Состраданию и Справедливости. Он говорит лишь «хочу»: «Хочу Европу», — если это Наполеон; «Хочу жен», — если это Синяя Борода; «Хочу Боттичелли», — если это Пирпонт Морган, — но никогда «я». И если бы вы могли пронзить его насквозь, то обнаружили бы внутри ужас и пустоту.

Леонард помолчал немного, а потом спросил:

— Могу ли я заключить, мисс Шлегель, что мы с вами принадлежим к тем людям, которые говорят «я»?

— Конечно.

— И ваша сестра тоже?

— Конечно, — ответила Хелен резковато. Она, хоть и досадовала на Маргарет, не желала ее обсуждать. — Все порядочные люди говорят «я».

— А мистер Уилкокс? Пожалуй, он не…

— Не думаю, что нам стоит обсуждать мистера Уилкокса.

— Понимаю, понимаю, — согласился Леонард.

Хелен спросила себя, с чего это она вдруг заговорила так высокомерно. Раз или два в тот день она поощряла критические суждения мистера Баста, а сейчас почему-то осадила его. Боялась ли она его предположений? Если так, то ее поведение было отвратительно.

Но Леонард счел высокомерный тон Хелен вполне естественным. Все, что она делала, было естественно и не могло никого обидеть. Пока две мисс Шлегель были вместе, они казались ему какими-то нереальными: их лица с выражением предостережения мелькали, сменяя друг друга, у него перед глазами, — но каждая мисс Шлегель в отдельности воспринималась им по-иному. В случае Хелен — девица была не замужем, в случае Маргарет — собиралась выйти замуж, но в обоих случаях одна не походила на другую. Наконец-то для Леонарда пролился свет на это пребывающее в достатке высшее общество, и он увидел, что в нем есть множество мужчин и женщин и одни из них более благосклонны к нему, чем другие. Хелен стала для него «своей», она отчитывала его, переписывалась с ним и вчера в порыве благородного неистовства ворвалась к нему в дом. Маргарет, хотя и не была злой, оставалась строгой и сдержанной. К примеру, ему бы не пришло в голову предложить ей помощь. Она ему никогда не нравилась, и он начал думать, что его первое впечатление верно и что младшая сестра тоже недолюбливает Маргарет. Нет сомнения, что Хелен одинока. Она, отдававшая другим так много, взамен получала так мало. Леонарду было приятно осознавать, что он избавит Хелен от неприятного чувства, если будет держать язык за зубами и скроет то, что ему стало известно о мистере Уилкоксе. Когда он забирал Джеки с лужайки, та объявила ему о своей встрече. Поначалу шокированный, он все же не стал особенно мучиться из-за ее рассказа. Однако теперь у него не осталось иллюзий относительно собственной жены — это было лишь еще одно пятно на той любви, которую никогда нельзя было назвать чистой. Сохранить совершенство совершенным — вот достойный идеал, если, конечно, будущее позволит ему иметь идеалы. Хелен и — ради Хелен — Маргарет не должны ничего узнать.

Но когда Хелен заговорила о его жене, Леонард смутился.

— А миссис Баст — она когда-нибудь говорит «я»? — спросила Хелен не без ехидства, а потом добавила: — Она очень устала?

— Будет лучше, если она побудет в своей комнате, — сказал Леонард.

— Мне с ней посидеть?

— Нет, спасибо. Ей не нужна компания.

— Мистер Баст, что за человек ваша жена?

Леонард покраснел до корней волос.

— Вы уже должны привыкнуть к моей манере общения. Этот вопрос вас оскорбляет?

— Нет, о нет, мисс Шлегель, нет.

— Просто я люблю честность. Не притворяйтесь, что у вас счастливый брак. У вас с ней не может быть ничего общего.

Леонард этого не отрицал.

— Полагаю, это вполне очевидно, — смущенно заметил он, — но Джеки никому не делала ничего дурного. Когда происходило что-то не так или до меня доходили какие-то слухи, мне всегда казалось, что в этом виновата она, но сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что вина лежит больше на мне. Мне не следовало жениться на ней, но раз уж так случилось, я должен быть с ней и содержать ее.

— Как давно вы женаты?

— Почти три года.

— А что сказала ваша семья?

— Они не хотят нас знать. Они устроили нечто вроде семейного совета, когда узнали, что я женился, и полностью вычеркнули нас из своей жизни.