Фигура в районном масштабе

Я не ставил своей задачей изображать Бориса Александровича Турганова, но, к сожалению, в этом рассказе без него никак не обойтись. Поэтому позвольте хотя бы мимоходом представить вам и его. Он, как я вам уже сообщал, председатель нашего кооператива. Переводчик с украинского. Возраст – под или за семьдесят. Голова голая, как яйцо. Ходит по двору важно, говорит внушительно, всем своим видом показывая, какой он большой человек, какие крупные проблемы ему приходится решать в повседневной жизни. Говорят, в частной беседе он однажды заметил:

– Что ни говорите, а в районе председатель писательского кооператива – фигура.

Фамилии должностных лиц и сами названия их должностей Борис Александрович произносит с юношеским восторгом. О себе предпочитает говорить в третьем лице.

– А что же вы хотите, чтобы за вас Председатель думал?

– Я прошу вас выбирать выражения. Перед вами – Председатель.

Название должности Бориса Александровича я написал с большой буквы, следуя употребляемому им правописанию. Все должности, начиная со своей собственной и выше, он обозначает только с заглавной буквы.

Один мой знакомый славится замечательной памятью и тем, что знает едва ли не всех в Москве, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к литературе, любит давать каждому, о ком зайдет речь, краткую характеристику. Характеристики его, как правило, доброжелательны. Например, вы спрашиваете его, кто такой Иванов.

– Иванов? – переспросит он. – Очень талантливый человек.

Или: очень хороший человек, симпатичный человек, удачливый человек, неплохой человек, человек не без способностей и т. д.

На мой вопрос о Турганове он сказал не задумываясь:

– Очень богатый человек. – И, немного подумав, добавил: – И очень плохой человек.

К портрету этого человека мы, пожалуй, еще вернемся, а пока только сообщу вам, что тогда же, 14 февраля вечером, я ему позвонил по телефону. Трубку взяла жена. Узнав, кто спрашивает ее мужа, она сказала:

– Сейчас посмотрю, он, кажется, уже лег. – И, выдержав паузу: – Да, он уже лег.

Звоню утром.

– Борис Александрович еще спит.

Звоню еще через некоторое время.

– Он только что вышел.

– Я так и думал, – говорю. – Ничего, я его все равно разыщу.

Во второй половине дня телефонный звонок.

– Владимир Николаевич, это Турганов. Я вам звоню, чтобы вы не думали, что я от вас скрываюсь. Почему вы считаете, что правление не может обсуждать какие-то варианты?

– Правление может обсуждать все, что угодно, если у него есть время. Но квартира № 66 должна принадлежать мне. Тем более что, как вы помните, так решило последнее собрание.

– Никакого решения не было. Была рекомендация.

– Борис Александрович, вы хорошо знаете, что рекомендовать может правление. Собрание не рекомендует, а решает. Я понимаю, чем продиктованы ваши действия, но вам все же не стоит браться за это дело, оно у вас не получится. Через собрание вы его не проведете, а без собрания у вас и подавно ничего не выйдет, я вам обещаю. Если вы – трезво мыслящий человек, вы должны это понять.

Молчание.

– Вы согласны со мной?

На этот вопрос он не отвечает. Подумав, он говорит:

– Я знаю, кто вам рассказал о правлении…

Из этих слов я заключил, что Турганов рассматривает правление нашего кооператива как секретную организацию, которая свои дела должна хранить в тайне от рядовых пайщиков.

Он не чинуша

Я был избавлен от необходимости собирать справки о личности Иванько, сведения о нем сыпались на меня на каждом шагу. Разные лица доставляли мне эти сведения, кто с угрозами, а кто просто так. В конце концов я узнал, что Иванько Сергей Сергеевич, 1925 года рождения:

а) родственник бывшего председателя КГБ Семичастного;

б) ближайший друг бывшего представителя СССР в Организации Объединенных Наций, ныне главного редактора журнала «Иностранная литература» и секретаря Союза писателей СССР Николая Т. Федоренко;

в) сам по себе тоже большая шишка: заведовал каким-то издательским отделом в ООН, теперь член коллегии в Госкомиздате[2], командует всеми издательствами Советского Союза, а в любом из них может зарезать любую книгу; а кроме того – так говорили – занимает очень заметный пост в том самом учреждении, где его родственник Семичастный был председателем, и не только что книгу зарезать, а и автора сжить со свету ему не составит большого труда.

Трезвые люди советовали уступить.

Кое-что прояснилось, но кое-что оставалось не очень понятным. Если он такой большой человек, то почему же ему не дадут квартиру казенную и такого размера, какой ему нужен?

– Ему дадут все, что он захочет, но он не может отсюда выехать.

– Почему?

– Потому что он эту квартиру, как он сам говорит, оборудовал. Он привез из Америки кухонный комбайн, унитаз, кондишен, особые какие-то обои, особое что-то еще, все это вмуровано в стены, в полы, в потолки. Оборудование стоит колоссальных денег, а выдрать его – значит испортить. Он никуда не может уехать, он может только расширяться или пробиваться вверх или вниз.

– Владимир Николаевич, – говорит мне лифтерша из подъезда Иванько, – вы видели, как этот-то (она избегает называть моего соперника по фамилии) переезжал? Нет? А мы видели. Две машины с контейнерами, и все американское. И унитаз, и кухонный комбайн, и еще черт-те чего. Санки, даже санки детские, и те привез из Америки! – Почему-то эти санки произвели на нее наибольшее впечатление. – Да ему, Владимир Николаевич, и пять комнатов мало.

– Да, – говорит писатель М., – я тоже видел, как он переезжал. Для наших географических условий зрелище впечатляющее. Масса каких-то предметов неизвестного назначения, каждый обернут фольгой, и на каждом крупными буквами IVANCO (он так и произнес на английский манер без мягкого знака – Иванко).

Но, говорят, в октябре, когда об отъезде Кленова еще не было и речи, он подавал заявление на улучшение. На что же он рассчитывал тогда?

– Тогда он рассчитывал на одну из комнат Козловского.

– Как? – Я еще не утратил способности удивляться. – Но ведь Козловский в своей квартире живет.

– Поймите, чудак-человек, для Иванько это не имеет никакого значения.

Вот так да! Ничто для него не имеет значения!

– Слушай, – спросил Козловского некто, – что думал Иванько, подавая заявление на твою комнату?

– Не говори и не спрашивай, – сказал Козловский, испуганно приседая. – Наверное, он хочет меня выслать в Израиль или расстрелять.