…В 13 часов 23 минуты Лама, перекусив зубами металлический поводок и искусав до крови пытавшихся удержать его телохранителей, выбежал на улицу и бросился под колеса первой проезжающей машины.

Когда телохранители сообщили Леониду Ильичу о поведении Ламы накануне инцидента на авиазаводе и показали изуродованный труп «провидца», Генеральный обнял генерала Рябенко и, прослезившись, сказал:

— Ты был прав, на авиазавод не нужно было ездить!

* * *

— Ну вот, как я предполагал, всё сходится! Теперь я уверен, что все тибетские коты обладают даром предвидения… Если бы они ещё умели говорить! — воскликнул Зильберман, когда Герцог закончил свой рассказ.

— Ты хочешь сказать, что на твою жизнь тоже покушались, а Непал предупреждал тебя о грозящей опасности? — Герцог иронично заулыбался.

— Да, представь себе, Юлик, именно так! Покушались. Правда, не какие-то там сумасшедшие или недобитые отморозки из ОАС, а чиновники из налоговых органов Вены. И Непал вёл себя так же, как брежневский Лама. Ну, хотя бы вот такой пример: год назад ко мне зачастили налоговики. И, несмотря на то, что я исправно платил налоги — у меня тогда были две фирмы по отмыванию денег, — налоговых инспекторов уж больно интересовало, на какие-такие шиши я живу — ведь одно содержание виллы обходится мне в сумму, равную ста тысячам австрийских шиллингов… Так вот, буквально за час до прихода этих горе-мытарей Непал начинал беситься, выть, царапать мебель. А как только раздавался звонок в дверь, он зубищами хватал меня за штанину и пытался тащить в свою комнату, представляешь?! Четыре пары брюк мне изорвал, поганец!

— А почему Непал пытался затащить тебя именно в свою комнату? — с усмешкой поинтересовался Герцог.

— Почему именно в свою комнату? Объясню. Этому стервецу, Непалу, прекрасно известно, что доступ в его комнату имею только я, и никто более. Он и пищу — сырое мясо — берёт только из моих рук… И то лишь, когда он отлёживается в своём бункере после гульбищ. Чем он на воле питается — теперь я знаю, но дело, в общем-то, не в этом… Сравнивая поведение Непала и Ламы, я нахожу в их действиях полную аналогию — Лама пытался уберечь Брежнева от покусителей на его жизнь, мой Непал видит в налоговиках тоже покусителей, но не на мою жизнь, а на мой кошелек… А ведь известно, что отсутствие денег в кошельке — смерти подобно! Вот так-то, братец… Как говорится: «Есть много в этом мире, друг Горацио!»

Сказал это Густав на русском языке с сильным украинским акцентом, чем буквально поверг в шок Юлия.

— Как! — закричал он. — Ты владеешь русским языком?! Где ты его выучил, Густав, и почему я до сих пор не знал об этом? Наконец, почему мы с тобой, даже оставаясь наедине, говорим только на идише?

— Юлий, ты так много задал мне вопросов, что я в растерянности, на какой из них отвечать в первую очередь! Ладно, отвечу только на один: русскому языку я выучился у своей мамы, то есть у твоей тётки. И вообще, именно на этом языке, на русском, я в младенчестве сказал свои первые слова. А когда мы жили в Триесте, то в отсутствие отца мы с мамой говорили только по-русски… Я знаю, что у меня сильный украинский акцент, а когда я пытаюсь произнести длинную фразу, то наружу вылезает не только он, но и еврейские интонации. Так что, ты меня уж извини, но при Ирме и Махмуде я буду говорить только на идише, а тебе придётся быть толмачом… Нет, это не значит, что мы не будем говорить с тобой по-русски, оставаясь наедине — ради бога, если тебя не шокируют недостатки моего произношения…

— Нисколько!

— Значит, договорились! — Густав крепко обнял Юлия. Расцеловались по-братски.

Герцог никак не мог прийти в себя от случившегося открытия:

«Я и Густав — двоюродные братья, даже не подозревавшие о существовании друг друга и вдруг встретившиеся при загадочных обстоятельствах… Нет-нет, кто бы и что бы ни сказал по поводу нашей встречи, это — судьба! А жизнь, полная драматизма и трагедийная кончина моей родной тётки?! Это же сюжеты, достойные пера Бальзака, ну, может быть, Фейхтвангера…» — бесконечно повторял про себя Юлий, расхаживая по комнате и время от времени покачивая головой.

В глубокой задумчивости, отхлёбывая мелкими глотками шампанское из бокала, Юлий подошел к окну. Отдёрнув тяжёлую штору, он увидел, нет, на него обрушилось небо, сплошь усыпанное яркими звёздами. Вздрогнув от неожиданно осенившей его мысли, да-да, той самой, которую ему никак не удавалось «ухватить за хвост», он резко развернулся лицом к сидящему за столом Густаву и, почти срываясь на крик, воскликнул:

— Густав, ты посмотри, какое чудо за окном!

— Небо — как небо, ну ещё множество звёзд, ну и что? — промямлил успевший захмелеть Зильберман. — Мне кажется, братец, что с возрастом ты стал излишне сентиментален. Впрочем, я не знаю, каким — сентиментальным или, наоборот, чрезвычайно прагматичным ты был в молодости…

— Я был и тем, и другим! — резко ответил Герцог. Идея, пришедшая ему в голову, уже полностью захватила его. — Дело сейчас не во мне. Ты только представь, Густав, какие возможности сулят нам эти звёзды! А что если мы начнем ими торговать — их же миллионы! Вот где поле непаханное! Даже если кому-то уже и пришла в голову такая идея, ему всё равно жизни не хватит, чтобы распродать весь Млечный Путь…

— Ты прав, Юлик, такая идея уже успела посетить голову некоего Ивора Доуни, фермера из Канады, который занимается распродажей звёзд около двадцати лет… Монополией он, правда, обзавестись не сумел — Международный астрономический союз ему в ней отказал, но ничего, преуспевает…

Кстати, идея мне твоя нравится, потому что канадскому крестьянину протянуть свои щупальца далее Северной Америки так и не удалось, а ведь есть ещё Латинская Америка, Западная Европа, Австралия, наконец Россия с её «новыми» русскими… Так что, завтра с утра надо досконально проработать твоё предложение…

Всё! На сегодня хватит, слишком много впечатлений, брат! Пора укладываться спать. Да, вот ещё что. Давай пока не будем объявлять Ирме и Махмуду, что мы с тобой двоюродные братья, не возражаешь?

— Но почему, Густав? — удивлению Юлия не было предела.

— У меня скоро день рождения, вот во время застолья и объявим. Сделаем так: каждый из нас двоих, сначала ты, потом я, поднимет тосты за своего брата, опять же не называя его имени… Это всех заинтригует, привнесёт некий детективный момент в торжество… А уж потом мы откроем нашу тайну присутствующим. Посмотришь, какой будет потрясающий эффект!

— Ну что ж, брат, ты старше, тебе виднее! — нарочито бодро сказал Герцог, но про себя подумал: «Хитришь, братец, не эффект тебе нужен, нет! Что-то ты задумал, о чем не хочешь поделиться даже со мной. А раз так, то значит, это «нечто» касается лично меня, но что это может быть, вот в чем вопрос!» Однако вслух Герцог сказал совсем другое:

— Когда и где состоится торжественный обед? Или это будет ужин при свечах? Кто кроме нас четверых на нем будет присутствовать?