Посол ударил Агнессу, та, все еще рыдая, на коленях подползла к нему и обхватила барона за ноги.

– О, Иоахим, зачем тебе эти несносные девчонки? Мы ведь можем быть счастливы вместе! Забудь о них, забудь о том, что я говорила! Я, твоя сестра, люблю тебя! Я стану тебе матерью и женой...

Фон Холенброк отпихнул от себя истерично визжащую экономку и с гримасой отвращения заметил:

– Быть может, сестрица, моя страсть к девочкам и страшна, и порочна, однако ты не скрываешь, что готова вступить в кровосмесительную связь! Хватит вопить! Ты давно в курсе моих предпочтений! А ну, встала!

Всхлипывающая Агнесса с трудом поднялась с пола, барон даже и не думал ей помогать. Он подошел к застывшей от ужаса Ксении и ласково произнес:

– Дитя мое, я понимаю, что сумасшедшая Агнесса напугала тебя до смерти! Но этого больше не повторится, ведь так?

Он обернулся к сестре. Ксения заметила ужасную гримасу на лице экономки, чепец слетел, седые волосы, обычно собранные в пучок, растрепались и повисли, обрамляя раскрасневшееся лицо с прозрачными рыбьими глазами.

– Агнесса, ты меня слышишь? – сказал спокойно барон.

Экономка икнула и прошептала:

– Да, братец, я все сделаю так, как ты хочешь!

Фон Холенброк потрепал Ксению по лицу, и от этого прикосновения девочку затрясло. Опекун прошептал:

– Не слушай старую дуру, она не посмеет причинить тебе вреда! Я лично прослежу за этим! У тебя будет все, дитя мое, – я завещаю тебе все свое состояние, ты получишь мой титул... Но в одном только случае!

Грязно хихикая, посол схватил Ксению за мочку уха:

– В одном только случае, дитя мое: если ты будешь выполнять все, что я хочу! Поверь мне, это тебе понравится! Это нравилось всем девочкам, которые до тебя жили у меня! Если надумаешь сопротивляться, я отдам тебя моей милой сестрице Агнессе. Ты видела, что старая жаба сходит по мне с ума и убивает своих «соперниц»!

Ксения оторопело уставилась на Агнессу, которая подобрала чепец, натянула его на голову и приобрела прежний чопорный вид. Кто бы мог подумать, что два пожилых человека – достопочтенный австрийский посол и его сестра, – растлители малолетних и хладнокровные убийцы!

– Ты ведь поняла, дитя мое? – холодные пальцы барона заскользили по щеке Ксении, спустились на шею и замерли на груди. – Всему свое время! Я не хочу ни к чему принуждать тебя, ты сама должна пойти на это! И я знаю, что ты примешь верное решение! Иначе...

Он зловеще замолчал. Монокль искрился, и Ксении показалось, что один глаз барона – прозрачно-зеленоватый, а другой – багрово-кровавый. К ним приблизилась Агнесса, которая более не напоминала обезумевшую старуху, а была, как обычно, невозмутима и полна высокомерия. Экономка произнесла ничего не выражающим голосом:

– Иоахим, прошу извинить мне эту эскападу. Но ты знаешь, что я иногда не могу сдержать чувства из-за любви к тебе, братец!

Агнесса схватила Ксению за руку и прошипела:

– Ты хотела бежать, дрянь!

– Не так грубо, – поморщился барон. – Сестрица, прошу тебя, не так грубо!

– Но у тебя ничего не получится! Все двери заперты, и пока ты не образумишься, не сможешь покинуть особняк! А теперь я покажу тебе новую комнату!

Она потащила за собой сопротивляющуюся Ксению. Та изо всех сил упиралась и, извернувшись, даже укусила Агнессу за запястье. Экономка взвыла и ударила девочку по лицу.

Барон покачал головой и заметил:

– Дитя мое, я же сказал, что все будет в порядке только в том случае, если ты образумишься и будешь вести себя, как подобает барышне. Агнесса желает тебе всего самого доброго!

Экономка протащила Ксению по коридору, распахнула обитую металлическими листами дверь – и они оказались в комнате с каменными стенами, тюфяком в углу и крошечным зарешеченным окошком под самым потолком, сквозь которое солнечные лучи едва пробивались даже в самый яркий день. Агнесса швырнула Ксению на тюфяк и сказала:

– Ты не хотела по-хорошему, а ведь у тебя было все: собственная миленькая комнатка, отличные игрушки, десятки дорогих платьев! Будешь отныне жить здесь, пока Иоахим не сломит твое упрямство! Скажу тебе, мой братец умеет это делать! И настанет момент, когда... – Экономка усмехнулась и выпалила: – Когда он сделает с тобой то, что он так любит делать с маленькими девочками! И вот еще что – рано или поздно я доберусь до тебя! Неужели ты думаешь, что я позволю тебе заполучить все его деньги, которые по праву принадлежат одному человеку – мне? Через год или полтора, когда ты вырастешь, он утратит к тебе интерес, тогда-то я и отравлю тебя! Это доставит мне небывалое удовольствие!

Агнесса вышла, загрохотал замок, Ксения бросилась вслед за экономкой, застучала по двери и закричала:

– Выпустите меня, прошу вас!

Скоро она поняла, что ее крики ничего не принесут: Ксения сбила в кровь костяшки пальцев, сорвала голос; щеку, по которой ударила Агнесса, невыносимо жгло, на руке появились лиловые пятна от железных пальцев барона, невыносимо хотелось пить и писать. У Ксении не было сил плакать. Она обнаружила в углу старый горшок, из которого невыносимо воняло чем-то протухшим. Ксения написала в него и, пересиливая отвращение и рвотный рефлекс, в несколько глотков выпила собственную мочу. Девочка повалилась на тонкий тюфяк, из которого торчала гнилая солома, и, невзирая на пережитое, моментально заснула.

Она пришла в себя утром: о том, что солнце поднялось, свидетельствовали тусклые солнечные лучи, проникавшие сквозь крошечное оконце, стрекот насекомых и пение птиц в саду. Ксения попыталась дотянуться до окошка, но оно располагалось слишком высоко. Дверь загрохотала, Ксения метнулась к тюфяку и сделала вид, что спит.

– Можешь не притворяться, – раздался скрипучий голос экономки. – Вот, я принесла тебе кое-что поесть. И переоденься!

Агнесса исчезла, Ксения открыла глаза и лицезрела большую чашку с водой, немного винограда на тарелке, кусочек сыра и черствую булочку. Она с жадностью накинулась на еду.

Ксения осмотрела одежду, которую ей оставила Агнесса, – розовые панталончики с рюшечками и оборками. Она решила, что не станет надевать их, кроме того, Ксения не сомневалась, что барон, затаившись где-нибудь в соседней комнате, наблюдает за ней через потайное окно.

Так прошла неделя. Ксения упорно отказывалась переодеваться. Наконец Агнесса заявила, ставя перед девочкой поднос:

– С этого дня никакой воды и фруктов! Мы и не таких строптивых укрощали!

Ксения мучилась жаждой, и с каждым часом это становилось все невыносимее. Язык распух, она смотреть не могла на сухой хлеб и острый козий сыр. Девочка улеглась на тюфяк, время от времени проваливаясь в забытье. Вдруг она ощутила на голове влажный холодный компресс, а по горлу потекла живительная влага.

С трудом разомкнув веки, Ксения увидела барона. Тот поил ее из чашки прохладным травяным отваром.