так давно я не имел удовольствия видеть его!" и вошел в салон с улыбкой.

Президент на теперешний раз решился быть тем вежливее, чем сильнее хотел дать почувствовать полковнику, что считает себя здесь хозяином, а его чужим и гостем. Затем, очень чувствительно поздоровавшись с полковником, Павел с величайшей заботливостью спросил его о поездке, дороге и т. д.

Высокий, плечистый и прекрасно сложенный Дельрио вследствие забот супружеской жизни значительно поседел, чувствовал слабость в ногах, испытывал припадки подагры, хоть не признавался в ней. А как напоминание о подагре могло быть для него крайне неприятным, то президент, усаживая его, выразил заботливость, чтобы ногам его было тепло.

— А что, пане полковник, ведь мы стареем? — сказал он с веселой улыбкой. — Даже и я начинаю уже чувствовать, что молодость вся израсходовалась…

— Я не сознаю этого! — возразил Дельрио.

— И дурно поступаете, — перебил президент, — люди начнут видеть больше того, что есть на самом деле. Надо предупредить их… Виделись вы с супругою? — спросил он, спустя минуту.

— Нет!.. Но я полагаю, что она войдет в залу…

— Едва ли, — равнодушно сказал президент, — кажется, она не очень здорова…

— Нездорова? — повторил полковник, устремив глаза на Гребера. — В самом деле?

— Не беспокойтесь, это ничего, ничего, так… маленькое раздражение нервов…

— А, нервов!

— Мы хорошо знаем подобные вещи, пане полковник! — отозвался президент. — Ведь и моя тоже нервная… Счастье, что ее нет теперь дома… О, если бы она потеряла нервы где-нибудь в дороге!..

Видно, не по вкусу пришлась эта острота полковнику, потому что он ни слова не сказал в ответ, а только улыбнулся и, схватив шляпу, отправился к жене. Гребер взялся проводить его. Президент остался один с Юлианом.

При входе полковника в комнату, где сидела полковница с Анной, поначалу из груди жены вырвался крик удивления, потому что если она и была к нему привязана, то единственно только по привычке и не могла не взволноваться в первую минуту свидания с ним, потом на лице ее резко отразилось чувство неудовольствия. Полковник подошел к жене с выражением беспокойства и чувствительности, но в скором времени переменил тон разговора и перешел к любимым шуткам. Анна немедленно вышла вместе с Гребером, супруги остались одни.

Это не слишком нравилось пану Дельрио, потому что он не любил долгое время оставаться наедине с женою, так как болезненная чувствительность жены очень надоела ему. Впрочем Дельрио подсел к ней и начал разговор целованием ее ручек.

— Ты не поверишь, — отозвалась жена, — как мне было дурно, если бы не доктор Гребер…

— Уж он говорил мне, хвастался… нервы, душа моя!

— Вот как вы легко трактуете о наших болезнях!

— Не хотелось бы понимать их иначе, это было бы слишком больно для меня, но, благодаря Бога, все прошло, и мы опять здоровы, cher ange, и молоды, и прекрасны! Какие сегодня у тебя глазки!

— От горячки.

— Какое от горячки! В них просвечивается жизнь… еще, может быть, немножко любви… и частичка тоски…

Найдя слова мужа неприличными, полковница потупила глаза и покраснела, точно пятнадцатилетняя девочка. Он обнял ее с улыбкой развратника и, поцеловав в голову, сказал:

— Только, пожалуйста, не хворай… Сколько раз ты ни приезжала в этот Карлин, полный привидений и черных воспоминаний, всегда платилась за это здоровьем.

— Здесь мои дети! — прошептала пани Дельрио.

— Кто же виноват, что ты не имеешь их больше? — сказал полковник с шутливой улыбкой. — Надо было постараться, чтобы хоть пара их кричали и в Люткове…

— Бог не дал… милый Виктор!

— Милая Теклюня!

Дельрио еще два раза поцеловал и обнял жену. Исполнив эту обязанность, он сел на стул и сказал:

— Когда же мы поедем?

— Не знаю. Доктор не позволяет…

— Ну его к черту! Но вот в чем дело: президент уже явился!

Полковница в большом замешательстве вскочила со стула и побледнела.

— Президент здесь? Кто сказал тебе?

— Да я сам видел его… сладенький, ни дать ни взять Лукреция…

Полковница опять села на стул и сказала:

— Приехал… ты говоришь правду, пора нам ехать, мы не можем жить с ним под одной кровлей…

— И я, со своей стороны, не могу сказать, что обожаю его, — подтвердил Дельрио. — Но один день как-нибудь проживем здесь… Между прочим, не мешает показать, что мы не боимся его и не бежим отсюда…

Полковница молчала и, потупив голову, погрузилась в печальную задумчивость.

— Ну же, душечка, рассей печальные мысли, которые привез с собою президент, — произнес муж, — перестань думать о нем, а лучше взгляни-ка на меня своими пятнадцатилетними глазками: они жгут меня до костей… Теклюня! Cher ange!

Но полковник напрасно пытался рассеять дурное расположение жены своей веселыми шутками. Пани Дельрио оставалась печальной и сердитой.

— Жизнь моя, — опять сказал полковник, спустя минуту, — подобное нерасположение к президенту могло бы внушить мне самые странные догадки, только одна любовь способна с такой быстротой обращать сахарные чувства в кислые…

На столь неуместную остроту полковница пожала плечами и воскликнула:

— О, решительно не понимаю, каким образом достает у тебя сердца под предлогом развлечения так жестоко мучить меня?.. Президент… да это для меня самое ненавистное существо на свете!

— Не стану защищать его, — отозвался полковник, — можешь ненавидеть его, сколько угодно… Но почему меня ты принимаешь так печально и холодно? Поверь, я не заключил ни малейшей дружбы с президентом…

При этих словах вбежала Анна и пригласила полковника завтракать. Кажется, муж и жена очень обрадовались этому случаю, потому что первый истощался на остроты, не имея чем поддержать их, а последняя хотела быть одна… Супруги простились только взглядами — и Анна, в замену мужа, осталась с полковницей.

* * *

Вышеописанная сцена ясно показывает, какова была жизнь в Карлине. Прекрасный замок, на который верно не один бедняк глядел со вздохом, воображая, что там проводят в полном смысле золотые дни, — этот замок, на самом деле, заключал несколько злополучных существ, несущих на плечах своих столь тяжелое бремя, какого не могли бы выдержать люди, одаренные большими силами и самым твердым характером. Там жил, во-первых, несчастный, обреченный на жизнь дикого животного, а окружающие родные, глядя на него с состраданием, не могли облегчить жестокой его участи. Там находилась мать, разлученная с детьми, и сироты, которых не Бог, а люди вырвали из родительских объятий. Наконец, там встречались и другие существа, только мучившие друг друга.

В тот день, когда мы заглянули в Карлин, президент, против своего обыкновения, по просьбе Анны и Юлиана, решился своим пребыванием не принуждать полковницу к выезду, а потому, вскоре после обеда, уехал из