Маленький человечек в теплом стеганом жилете с тихим голосом, который я помнил с детства, явно забавлялся и даже задавал вопросы за меня, когда я терял нить разговора от страшного почтения «видела бы нас мама!».

Странно, но он еще и говорил со мной так, будто что-то до сих пор отличало его от «настоящего француза». Теперь я понимаю, что он успокаивал меня, потому, что я – русский и мне, наверно, неуютно.

– Ты сколько лет уже в Париже?

– Пять лет.

– Не надейся, ты уже не сможешь отсюда уехать. За пять лет у тебя меняются мозги, Париж в них отпечатывается навсегда. Ты, наверное, не раз думал, как выжить иммигранту, иностранцу в такой стране, как Франция?

– И как же?

– Надо ее полюбить и жениться на ней! А дальше, как во всякой паре, любить свою половину и делать все, чтобы и она тебя любила. Хотя и в паре, и в стране бывает по-всякому. Надо выкладываться для нее, не отмахиваться от ее проблем и не считать, что ты получишь от нее только пряники, будут и тумаки, как без них? Ведь верно?

Он подсказывал мне по-товарищески, что не надо бояться акцента, что все наладится. Наладилось же у него.

Через два года после нашей встречи он умер, готовясь к очередному «прощальному туру». Ему было 94 года, по его характеру – совсем не старость. До сих пор счастлив, что мы посидели рядом, я буду вспоминать его слова.

Шарля Азнавура хоронили с наивысшими почестями, в курдонёре Дома инвалидов, как военного генерала. О таких похоронах может распорядиться только президент – и Эмманюэль Макрон пришел проводить маленького армянского волшебника, ставшего избранником Франции.

«Надо жениться», – говорил мне Азнавур. Я думаю теперь, что не прочь жениться на Франции, если она, конечно, согласится выйти за меня замуж. Но эта дама несвободна. И всякий раз, когда я говорил с французами и хвалил их страну, я чувствовал себя как человек, который признается мужу, что платонически влюблен в его жену. А тот смотрит на тебя в упор и думает: «Да что он в ней нашел?»

#итальянцы #парижскиеиностранцы

Франция и Италия – не только соседи, но и родственники. Друзья-соперники, как на государственной границе, где «Закон есть закон». Этот старый фильм, снятый в год моего рождения, очень любили родители. Там французский таможенник – его играл зубастый Фернандель – был другом-врагом итальянского контрабандиста, которого играл аристократ Тото. Рыжий клоун гонялся за белым под музыку Нино Рота.

Жизнь честного таможенника шла под откос, он оказывался дезертиром и нелегалом, потому что имел несчастье родится в той части пограничного дома в пограничной деревне, которая в тот момент принадлежала Италии. Последний раз я смотрел «Закон есть закон» в парижском кинотеатре в 5-м округе, где есть бар с граппой и иногда показывают старое итальянское кино. После него мне стало часто казаться, что граница Италии и Франции проходит по Парижу.

Например, тогда, когда я прихожу за покупками в Cisternino, итальянскую «латтерию», куда каждую неделю по четвергам привозят свежие продукты из Кампаньи. Там, сразу после французской улицы, я оказываюсь вдруг в очереди людей, говорящих между собой по-итальянски, по-итальянски обращающихся к итальянским продавцам и даже по-итальянски бушующим, когда выясняется, что бурраы опять не хватает на всех.

Заставь меня сделать окончательный выбор между Римом и Парижем, я оказался бы в некотором затруднении. «Мне нравятся очень обои». Хотя в общем споре «лягушатников» и «макаронников» я скорее на стороне первых. Не помню, кто сказал, что французы – это итальянцы, которые хотят, чтобы их считали немцами. Это не очень любезно по отношению сразу к двум народам. Но французы и итальянцы – конечно, родственники и, как настоящие родственники, склонны подкалывать друг друга, понимая, что все равно придется жить рядом.

«Знаете ли вы, – спрашивает парижская журналистка, – как эти самые итальянцы называют свое итальянское мороженое? Нет? Они его называют “французским”!» Возмутительно, конечно. Хотя я припоминаю, что читал о том, как во времена Челлини «французской» называли в Италии венерическую болезнь, которую во Франции, разумеется, считали «итальянской».

Как живой свидетель битвы итальянской кухни против французской, я наблюдаю за ходом пограничных сражений, за тем, как великие гастрономы, наследники Вателя и Эскофье, сдают позиции приезжим молодчикам-флорентийцам, миланцам, неаполитанцам, сицилианцам. И хорошо бы гениям и кудесникам (кудесникам и в Италии неплохо), так нет же – ординарным провинциалам.

Об этом можно судить по тому, что хорошие итальянские рестораны в Париже по-прежнему редки. К тому же я всегда наивно полагал, что итальянская кухня демократичнее и дешевле французской. Как выяснилось, ошибался. Да, пицца и макароны доступны всем и повсюду, но, если вы захотите съесть не абы какую, а очень хорошую пиццу, вы заплатите за нее как за черную икру.

И вот уже появляется такое специфическое место, как Pizza Chic в Сен-Жермен де Пре. Что это вообще такое – «роскошная пицца»? Не то же ли это самое, что «изысканная пельменная»? Если вы спросите, вам объяснят, что здесь пиццы не только создаются на основе настоящих итальянских ингредиентов – все везут из Италии, но еще и проектируются с особой выдумкой и талантом. Вы заказываете и получаете местный бестселлер – пиццу с артишоками. Настоящие артишоки, подлинная руккола, несомненное тесто и аутентичный выдержанный пармезан. Но, положа руку на сердце – это всего лишь хорошая итальянская пицца, просто раза в три дороже той, что вам предложат на ее родине.

В знаменитую La Stresa в 8-м округе надо записываться за недели, интриговать и уговаривать, но что поделать, раз вы не президент Франции, которых здесь повидали на своем веку. Всех тянуло на вкусненькое. А Mori Venice Bar Массимо Мори возле Биржи с его муранскими люстрами? Придется-таки потолкаться, несмотря на то, что здесь работают с утра и до позднего вечера. Или Grand Venise в 15-м округе, где с вами начинают болтать как с любимым родственником и где антипаста – настоящая засада. Так хороша и так обильна, что после нее невозможно ничего съесть, а ведь хочется еще и пасту, не говоря уже о secondi piatti и dolci. Об этом ресторане честно пишут: «очень дорого». И все равно не войдешь, особенно вечером. Потому что каждому хочется досидеть до кульминации – невероятного карамельного мороженого горой. Здесь знают толк в театральных эффектах.

Бульвар Итальянцев был назван когда-то по театру итальянской труппы, дававшей здесь представления. С тех пор, конечно, театр в целом, а тем более итальянская комедия, потеряли былое влияние. И тем не менее она жива.

Мы узнали об этом в одно прекрасное Рождество, когда было совершено нападение на Елисейский дворец. Неизвестный попытался на машине протаранить торжественные президентские ворота, увенчанные золотым галльским петухом.

Когда же его задержали, обнаружилось, что неизвестный всем очень даже хорошо известен. За рулем адской машины находился мощный старик Аттилио Маджиулли, основатель Театра итальянской комедии на Монпарнасе. Ученик Джорджо Стрелера, работавший в Piccolo Teatro di Milano, он руководит крошечным зальчиком на Веселой улице (Rue de la Gaîté) на 100 мест, где играют Гольдони на французском.