— Но почему ты все кладешь на пол?! И почему так неаккуратно натягиваешь чулки, что то и дело спускаются петли! Говорила я тебе, что не надо так натягивать чулки, — возмущалась Роза.

— Вызвать такси?

— Нет. Я пойду.

— А я думала, мы выпьем чаю. Идет дождь. У маленькой мышки нет дождевика. Надень мой!

— Хорошо и так, я ничего не хочу.

— Тогда до завтра. Придешь завтра?

— Не знаю, — ответила Роза. — Я не знаю, что будет завтра, может, я позвоню.

Елена завела свои часы, темные прямые волосы упали ей на лицо.

— О'кей, — ответила она, — поступай как знаешь!

* * *

Она пришла домой и как можно осторожней открыла дверь… очень медленно, затем вытащила ключ и молча застыла в темной прихожей. Однажды она встретила папу на лестнице, он снял ботинки и держал их в руке. Но это ему нисколько не помогло; во всяком случае, он сбил несколько вешалок, он всегда сбивал их, когда пытался не шуметь. Вообще-то он прекрасно знал, что мама не спит.

Они отдали его одежду Армии спасения. Это было уже давным-давно.

Замок снова щелкнул. Она уронила плащ на пол, сняла ботинки и беззвучно поставила их на место.

— Роза, милая, — сказала мама. — Я приготовила тебе немного поесть на кухне. Приятно провела время?

— Очень приятно. Но тебе не надо было… Я разбудила тебя?

— Нет, нет, совсем нет!

Широко раскрытыми глазами Роза смотрела в теплую темень спальни.

— У тебя, надеюсь, ничего не болит?

— Да нет, все хорошо! Я довольно долго читала. Эта Маргарет Миллер замечательна. Психологична, ну, ты понимаешь… не одни только убийства и розыск преступников… Очень весело! Сама увидишь. Как по-твоему, я смогу найти еще что-нибудь из ее книг?

— Да, я принесу тебе, — обещала Роза и пошла на кухню.

Она зажгла лампу и посмотрела на бутерброды. Колбаса, сыр, джем и еще сигареты.

И ваза с цветами. Она села к столу, охоты читать у нее не было. «Я раздобуду побольше романов Миллер. В понедельник после работы. Завтра я пойду и возьму билеты на этот фильм. Или же останусь дома на весь вечер. Она не спрашивает, с кем я была, она уже давно не спрашивала. Я устала. Я жутко устала. Мне плохо….»

Поставив бутерброды в холодильник, она погасила свет.

Мама молчала, пока дочь раздевалась и ложилась спать, только тогда она, как обычно, сказала:

— Спокойной ночи, моя любимая!

И Роза ответила:

— Спокойной ночи, дорогая!

Так они говорили друг другу всегда.

* * *

Было воскресенье. Мама заплетала свои седые волосы в две небольшие косички, которые закручивала на затылке. Она сидела очень прямо. Книга была прислонена к кофеварке, а переворачивая страницу, она всякий раз для верности укрепляла ее шпилькой. Шпильки она держала, как обычно, во рту, в старом, жестоко изборожденном морщинами рту.

Она никогда не накидывала халата, а сразу же, немного отдохнув от возни с корсетом и чулками, одевалась и заканчивала свой туалет, приводя в порядок волосы.

Роза обычно говорила:

— В молодости мама могла сидеть на своих волосах. И это по-прежнему самое красивое, что я видела.

А Елена отвечала:

— Я знаю. У нее все — самое красивое, что ты когда-либо видела. Великолепно! Все, что у нее есть и что она делает и говорит, — великолепно!

А Роза ответила:

— Ты ревнива! Ты несправедлива! Она делает абсолютно все, чтобы я чувствовала себя свободной.

— Странно, — протяжно повторяла Елена, — пожалуй, странно, что ты себя свободной не чувствуешь. И очень огорчительно для нас.

Вначале Елена приходила к ним домой, к чаю, на обед. Они могли все втроем пойти в кино, и Елена, взяв маму под руку, крепко держала ее.

— Я чувствую себя так уверенно, — говорила мама и смеялась. — Ты тащишь меня на буксире, словно настоящий здоровенный мужчина! — А вечером она повторяла: — Как приятно, что у тебя появился такой хороший друг. Надежный человек, о котором знаешь, чего от него ожидать.

Теперь Елена у них давным-давно не появлялась. Пока мама, уложив волосы, отдыхала, она спросила, словно невзначай, ни к кому не обращаясь, как поживает Елена.

— Хорошо, — ответила Роза. — Как раз сейчас она очень занята у себя в газете.

Мама вернулась назад к кровати, завернулась в одеяло и открыла большой географический атлас.

— Милая Роза, — сказала она, — теперь я их снова где-то забыла, думаю, они в ванной.

Роза пошла за ее очками, и мама сказала:

— Ты ангел. Мне бы надо повесить их вокруг шеи на ленте, но это придает такой глупый вид.

И, прислонив атлас к коленям, начала читать; сегодня это была Америка.

Теперь было уже слишком поздно для маминого великого путешествия. Оно было запланировано двадцать лет тому назад, нет, гораздо раньше, с самого начала — в дни раннего детства Розы, когда делались заверения и давались обещания, а все подробности, подкрепляемые пылкими объятиями, обсуждались в детской. «Я возьму тебя с собой, украду тебя у папы, мы поедем в джунгли или на Средиземное море… Я построю тебе замок, где ты станешь королевой». И они рассказывали друг другу, каким будет этот замок и снаружи, и внутри, они по очереди собирались оформить каждую комнату, а вот тронный зал обставляли вместе.

Время от времени вопрос о путешествии поднимался снова. Меж тем годы шли, но ведь столько всего так никогда и не сбывается! А кроме того, ведь был еще папа.

Роза, стоявшая у окна, не оборачиваясь, спросила:

— Куда бы ты поехала, если бы могла выбирать?

— Возможно, в Гафсу.

— В Гафсу? А где она находится?

— В Северной Африке. Место, которое называется Гафса.

— Но, мама, милая, почему именно туда?

Мама засмеялась своим особым таинственным смехом, хотя на самом деле получалось лишь нелепое хихиканье.

— Гафса звучит приятно на слух, а точно — сама не знаю. Просто пришло мне в голову!

— Но ты в самом деле хочешь поехать туда?

— Незачем делать такой печальный вид, — ответила мама, — мне не нужно никуда ехать.

— Но ты, верно, думаешь, что это все же было бы интересно.

— Конечно. Конечно, это было бы интересно.

Роза сжала губы. Она не видела ни безлюдную воскресную улицу, ни их комнату. Она видела лишь то суматошное время, когда мама внезапно не пожелала больше распоряжаться и брать на себя ответственность. Казалось, будто все на свете пошло ко дну, не за что было держаться. Мама просто отступила; она не хотела ни принимать решения, ни давать советы, а если ее к этому вынуждали, сжимала губы и выходила из комнаты.