Наш Срывкин — человек, имеющий одноразовую репутацию на все случаи жизни. Прямо-таки «тефлоновый» мальчик — ну ничего к нему не прилипает. Но ведь вот что удивительно! Все сотрудники горотдела, без исключения, видят двуличие Срывкина. И ничего поделать не могут. Или не хотят, или боятся. Еще бы! Его тесть — «шишка», второй секретарь Краснодарского крайкома партии.

При всем том у Срывкина речь малограмотная, манеры жуткие — может в любую минуту почесать в самом неожиданном месте, среди которых причинное пользуется особой заботой и любовью. Беспрестанно цыкает гнилым зубом, всегда норовит посмотреть через плечо пишущего или читающего. Влезает в любой разговор, перебивая говорящих и только что не расталкивая их руками.

Срывкин слывет человеком открытым, как… мусорный бак. Изо рта его всегда смердит омерзительной мещанско-обывательской скабрезностью. И даже, когда рот закрыт, вокруг носится гнусный душок предощущения, что помойка вот-вот откроется…

По телефону Срывкин обычно орет, вообще любит драть глотку и материться.

Однажды, когда он в присутствии коллег особо витиевато поливал кого-то непечатной лексикой по телефону, в дежурку вошел Казаченко. Спросил:

— Кому это он такие дифирамбы поет?

— Жену свою на путь истинный наставляет…

Но… Срывкин мгновенно тишает и вьюном вьется в ногах любого начальства. Он — ас латентного подхалимажа. Постоянно нацелен, чтобы кого-нибудь подсидеть или заложить начальству. После чего обязательно следует проработка приговоренного к закланию оперработника на партбюро или на партсобрании. Недаром Срывкину дали кличку «Тихобздуй»…

Олег поморщился, вспомнив, как месяцем раньше сам чуть было не стал фигурантом персонального дела.

…В воскресный день, предупредив дежурного по отделу о выходе из дому, — раз и навсегда заведенный порядок, которому должны неукоснительно следовать все опера, — Казаченко отправился с женой за покупками.

Таня, красавица на восьмом месяце беременности, — живот вперед, он — рядом. У входа в продовольственный магазин расстались. Жена осталась на улице: гастрономические запахи вызывали у нее тошноту — обычное явление для женщины на сносях. Казаченко ринулся внутрь. Вдруг крик Тани. Выбежав из магазина, Олег увидел, как трое кавказцев затаскивают ее в «жигуль». Реакция Казаченко была мгновенной. Несколько приемов рукопашного боя — и двое насильников улеглись на тротуаре. Третий бежал сломя голову, бросив машину и подельников.

Вернувшись домой, Казаченко вызвал «скорую» для Тани, затем сообщил дежурному об инциденте. Дежурил Срывкин.

— Молодец, старик, ты — рыцарь! Только так и надо отвечать этим кавказским «носорогам», а то они совсем распоясались!

Каково же было изумление Олега, когда он, придя на следующее утро на службу, обнаружил на доске объявлений призыв к коллективу коммунистов-чекистов рассмотреть персональное дело подполковника Казаченко по факту учиненного им пьяного хулиганства в общественном месте и нанесении телесных повреждений благопристойным гражданам, одернувшим дебошира.

Как выяснилось потом, Срывкин в воскресенье зря времени не терял и после звонка Олега развил бурную деятельность: получил выписку из журнала регистрации травматологического пункта о тяжести травм «носорогов», пригласил в отдел родственников потерпевших, которые якобы были свидетелями тирании, и получил от них заявления-обвинения против распоясавшегося кагэбэшника. Тогда же, в воскресенье, согласовал вопрос с начальником горотдела Горемыкой о проведении партийного расследования по факту хулиганских действий Казаченко. В итоге — объявление о слушании персонального дела, начертанное собственной рукой Срывкина.

— Старик, — заискивающе увещевал Олега Срывкин, — ты сошлись на контузию головы в Афгане… Ну, там головокружение, неконтролируемый гнев… Кто это проверит? Тебя это спасет, смягчит наказание… А мы, мы же не чужие — поймем! Вызовем тебя на партбюро, для проформы вынесем выговор. Подумаешь, — наказание для орденоносца! Через месяц снимем… А то ведь родственники пострадавших заявление не только нам — в прокуратуру подали, уголовное дело против тебя корячится…

Казаченко сразу раскусил заботу Срывкина и последствия предлагаемого им самоочернения во спасение: контузия головы, утрата самоконтроля. Да с таким признанием-диагнозом и генерала не оставят при погонах!

На удачу Олега свидетелем происшествия у магазина оказался прежний начальник горотдела. В понедельник, опираясь на палочку, он добрался до «конторы». Неспокойно было на сердце у отставного офицера. Он ждал наезда от «пострадавших», которые, защищаясь, должны были нанести упреждающий удар…

Седой мужчина лишь философски улыбнулся, узнав, кто инициировал шум вокруг инцидента. Запомнились тогда Олегу его слова:

— Сынок, ты должен знать, что партийные органы в нашей системе — суть департамент политического сыска в Комитете госбезопасности. Партийные секретари в КГБ давно из воспитателей превратились в карателей. Да и кого в контрразведке воспитывать в духе преданности Родине и Партии? Это ли не абсурд? Воспитывать контрразведчиков?! А на кого же тогда, как не на них, на контрразведчиков, опирается Родина и Партия?! С другой стороны, кто у нас секретари партбюро и парткомов? Правильно! Те же контрразведчики, но либо они профессионально несостоятельны, либо — карьеристы, как Срывкин. Ты уж прости его. Будь к нему снисходителен. И работай, работай не покладая рук. А на суету Срывкина — плюнь. Завидует он тебе. Ты для него — соперник, вот он и пытается тебя скомпрометировать и таким образом дорогу себе расчистить, уж больно ему хочется видеть себя восседающим в начальственном кабинете… Но ты на сердце зла не держи — оно ослепляет. А таким, как Срывкин, — прощай, но не забывай! А на будущее ты уже знаешь, от кого ждать подвоха… Пройдет время, и будет он тебе руку на плечо класть — не стряхивай ее, не береди себе душу. Таким, как Срывкин, хоть ссы в глаза, он все скажет — божья роса…

…Переступив порог начальственного кабинета, Казаченко обнаружил Горемыку в привычной для того позе: руки сложены на столе, как у прилежного первоклашки. Рядом только телефон «ВЧ» на случай, если позвонит краевое или центральное начальство. Никаких бумаг, никаких дел! Тишь да благодать…

«Ну и начальничка Бог, нет — кадры нам послали! — про себя сокрушался подполковник. — Нет, Горемыка не он — мы, его подчиненные, горемыки…»

— Вызывали, Анатолий Дмитриевич?

— Присаживайтесь…

Горемыка замялся, вспоминая имя-отчество вошедшего.

— Олег Юрьевич… — подсказал Казаченко.

— Да-да, вот тут телеграмма, Олег Юрьевич, — Горемыка пошарил взглядом по столу. — А! Я ее в сейф убрал, сейчас…

Полковник начал рыться в карманах, ища ключ.

— Ты вот что, — не дожидаясь, когда Олег дочитает телеграмму, произнес полковник, — мне через час план представь. И побольше в нем совместных с «особняками» (сотрудниками Особого отдела военной контрразведки) мероприятий!