Беременность, не считая токсикоза в самом начале, протекала в целом легко, но порою Светлане становилось невыносимо горько и обидно от того, что у неё нет контакта с собственной мамой. Сейчас, как никогда, ей нужна была поддержка: от женщины — женщине, от матери — будущей матери, потому что предстоящие роды и материнство пугали её не на шутку. Светлана ничегошеньки не смыслила в этих интимных делах, а спросить, как подготовиться к этому событию и морально, и физически, ей было просто не у кого. Не с коллегами же откровенничать…

Правда, в больницах проводились вспомогательные занятия для рожениц — что-то вроде обучающих курсов. Светлана даже сходила для пробы на одно такое занятие, где ей долго и подробно рассказывали о том, как важно мыть грудь тёплой водой перед каждым кормлением и после него. У неё осталось лишь чувство лёгкого недоумения и сожаления о потраченном времени.

Иногда краем уха Светлана всё-таки ловила разговоры своих опытных, уже рожавших, знакомых — и они её изрядно нервировали.

— Материнство для актрисы — это неминуемый конец карьеры. Как засосёт это болото с обосранными пелёнками, кипячёными бутылочками и кормлениями по расписанию — не выкарабкаешься, — вздыхали коллеги. — Да и форму вернуть сможешь ещё очень не скоро. Грудь обвиснет, на животе появятся растяжки, вылезут волосы, начнут крошиться зубы…

Иногда Светлане казалось, что они все намеренно её пугают, описывая материнство как какой-то чудовищный, гнетущий, беспросветный мир. А как же безграничное счастье, которое затапливает сердце при взгляде на беззубую улыбку крошечного родного человечка? Где нежность, где любовь, где упоение от своего нового статуса?..

— Сами роды — это кошмар, — нагнетали обстановку собеседницы. — Медперсоналу вообще на тебя до лампочки, ещё и ругают, если кричишь от боли — мол, чего разоралась, молчи и терпи, с мужиками спать не больно было, а рожать больно?!

— А в нашем роддоме доктора на ночь расходились по домам, а пришедшим со схватками роженицам давали снотворное, чтобы родовая деятельность «подождала» до утра. Так одна заснула и, не приходя в сознание, рожать начала…

— Я восемь часов мучилась и не могла разродиться, когда надо мной смилостивились и решили, что надо кесарить. Ребёнок крупный оказался, под четыре кило… И меня послали на кесарево с дичайшими схватками пешком — с пятого этажа на третий!

— А мне есть не давали сутки перед родами и побрили ржавой общей бритвой…

Слушая все эти кошмарные исповеди-признания, Светлана покрывалась холодным потом. Неужели всё действительно настолько страшно?

А в один из дней гримёрша «Мосфильма» Валентина, отведя Светлану под локоток в сторону, заговорщическим тоном сообщила, что может дать ей контакты какой-то организации, которая пропагандирует «естественные роды» — например, дома, в воде или на природе. Это сравнительно новое веяние уже успело стать жутко модным в Союзе.

— Моя племянница так рожала! Боли вообще никакой не почувствовала! — горячо убеждала она Светлану.

— Но… как же это? А если что-то случится? Если что-то пойдёт не так, кто будет за всё в ответе? — лепетала растерянная Светлана.

— Моё дело — предложить, — Валентина обиженно поджала губки. — Только рожать в этой стране — то ещё приключение, поверь. Да и удовольствие сомнительное. После наших роддомов у многих на всю жизнь охоту к материнству отбивает. Ладно ещё, если только охоту… а не способность.

В конце концов, Светлана перестала слушать советы и рассказы знакомых о родах, решив не поддаваться массовой истерии и делать собственные выводы — своим умом.

Аппараты УЗИ в те годы имелись далеко не во всех больницах. Гинеколог, у которой наблюдалась Светлана, проводила осмотр вручную, а также прослушивала живот специальной трубкой.

— Сын у вас будет, это яснее ясного, — заявила ей докторица во время одного из плановых осмотров.

— Мальчик… — счастливо улыбнулась Светлана и сразу же подумала: «Назову Данечкой».

Она искала любую доступную литературу на тему материнства — но и прочитанное не проливало света на проблему. Много страниц в подобных книгах отводилось каким-то совершенно ненужным и отвлечённым советам: к примеру, как нужно стирать детские ползунки, пелёнки и распашонки — сначала их следовало замочить в холодной воде, затем несколько часов кипятить в котле с мылом, содой и керосином, дважды прополоскать в холодной чистой воде и высушить на открытом воздухе, а высохшее бельё необходимо было погладить горячим утюгом с обеих сторон. Светлана совершенно точно знала, что не станет заниматься подобной ерундой, рассчитанной, похоже, лишь на то, чтобы мать как можно сильнее устала и заколебалась.

Наконец, приятельница с «Мосфильма» подсунула ей книгу американского педиатра Бенджамина Спока под названием «Ребёнок и уход за ним», где Светлана получила подтверждение тому, что материнство, на самом деле, не тяжёлый изнурительный труд, требующий неукоснительного выполнения строгих правил, а самое настоящее удовольствие — при условии, что молодая мать расслаблена и ориентируется только на свои внутренние ощущения, а не на мнения знакомых, предшествующих поколений или советы врачей.

В реальности же всё получилось совершенно не так, как это представляла себе Светлана и как это описывал доктор Спок…

Роды она запомнила на всю жизнь. «Мосфильмовские» приятельницы оказались правы — после всего, что ей пришлось вынести, Светлана категорически уверилась в том, что никогда больше не захочет рожать.

На последних сроках беременности выяснилось, что у Светланы узкий таз, и её положили в больницу. Две недели она провела в роддоме, сама толком не понимая, для чего требовалась эта госпитализация — ничего с ней всё равно не делали, а какой-то старичок-доктор даже сообщил, что «узкий таз — это пережиток царизма», однако заверил, что всё у неё непременно будет хорошо.

В «хорошо» верилось с трудом. На дворе стоял девяносто первый год, страна трещала по швам и разваливалась на глазах, а из всех щелей лезла гнилая труха. Состояние роддома было ужасающим. Отсутствие горячей воды, страшенная казённая одежда, грязные дырявые простыни… Даже то обстоятельство, что Светлана — не абы кто с улицы, а известная киноактриса, никак не могло повлиять на ситуацию — все роженицы были в равных, то есть, отвратительных, условиях, потому что больница просто не могла предложить им ничего другого.

Первые схватки начались у Светланы в восемь часов вечера. «Вздумала же рожать на ночь глядя», — ворчливо прокомментировала одна из медсестёр, а затем велела ей оставаться в палате и ждать, пока не придёт врач. Поначалу Светлана ещё терпела, но через несколько часов, когда никто из персонала так и не появился, а боль стала совершенно невыносимой, рискнула выйти в коридор и позвать кого-нибудь на помощь — в палате, помимо неё, лежало ещё четыре женщины, и ей не хотелось мешать им спать.

Дежурная акушерка, ругаясь себе под нос, отвела Светлану в предродовую и тоже приказала ждать. На смену ночи пришло раннее утро, затем день. Светлана видела, как сменяют друг друга роженицы, слышала первый крик появляющихся на свет младенцев… а сама всё лежала там же и тщетно пыталась родить. Ей казалось, что сил у неё практически не осталось, от боли было трудно даже дышать, по лицу непроизвольно катились слёзы, и она мечтала только об одном: поскорее бы это всё закончилось. Кричать и стонать она боялась, помня о том, что ей рассказывали о нелюбви медперсонала к истерящим роженицам. Но в конце концов, боль от схваток стала настолько острой и невыносимой, что Светлану вырвало прямо на пол предродовой.