Нет! Только не поражение! Мадек забыл об Англии, о красной униформе, он даже не пытался узнать, кто эти белые люди. Он думал только об Угроонге, этом зверюге, пьянеющем от крови, который совершает чудовищные поступки и ради которого он украл этого благородного коня. Угроонг… В душе Мадека поднялась волна ненависти. Ярость, желание мести, бешенство — вот что рождало в нем имя Угроонг. Со всех сторон слышались вопли, начиналось беспорядочное отступление, только один Мадек шел вперед — на ужасный хохот монстра. На мгновение пушки умолкли. Мадек воспользовался этим, чтобы закричать, чтобы собрать своих. Десять или двадцать всадников сгруппировались вокруг него. Потом еще несколько, потом десятки, а он все кричал по-английски и по-французски какие-то слова, которых позже вспомнить не мог. В его памяти запечатлелось только то, что спустя час линия фронта была восстановлена вдоль границы хлопкового поля, вдали от грязных рисовых полей. Они окружили артиллерию Угроонга и атаковали ее; вокруг лежали трупы белых солдат, изрешеченных пулями и проткнутых штыками. В припадке бешенства Мадек не обращал внимания на груды мертвых. И именно это бешенство было причиной того, что спустя несколько месяцев он не смог восстановить в памяти никакой ясной, цельной картины сражения. Только один момент он помнил хорошо: когда артиллерия оказалась в его руках. Возобновились залпы английских орудий. Пехота противника разбежалась. Два боевых слона, оставшихся без погонщиков, бродили по полю битвы, их парчовые попоны были измазаны кровью. Победа перешла в другой лагерь. Еще две или три стычки с упорно сопротивляющимися группами всадников — и бой будет окончен.

Мадек, во главе англичан, бросился на эту горстку людей. Помимо ружья у него была теперь сабля из прекрасной британской стали, которую он взял у погибшего офицера. Впереди Мадек увидел треуголку. Черную треуголку, обшитую золотой нитью и бархатом, с укрепленным посередине бриллиантом, как на тюрбане раджей. Ее обладатель упорно не поднимал головы, но Мадек чувствовал его взгляд, упрямый, скрытый, мрачный.

Это тот, кто ему нужен! До него оставалось не больше десятка шагов. Еще один рывок, и он будет в его руках. Поднимет ли он глаза, чтобы встретить смерть?

И опять послышался хохот, хриплый и властный, глубокий, мощный и надменный. Человек в черной треуголке заставил лошадь уклониться от атаки Мадека и поскакал прочь. Мадек бросился в погоню; его конь был резвее лошади противника, и он быстро нагнал его около пагоды, на белой стене которой танцевало прекрасное голубое божество. Черная лошадь врага на секунду замедлила шаг у стен храма, споткнулась о трупы. Мадек поднял саблю. Противник больше не смеялся. Мадек слышал только его дыхание, казалось, он загнан сильнее, чем его лошадь. Она опять споткнулась, потом рванула вперед. Но клинок Мадека успел сбить треуголку, она упала на землю, ткнулась в посеревший труп молодого изрубленного мечами сипая. Пока Мадек смотрел на треуголку, Угроонг умчался в рисовые поля и исчез из вида.

Сражение было выиграно. Англия сохранила за собой Бенгалию. Мадек спрыгнул с коня и подобрал шляпу. Бриллиант с нее исчез.

Вечером Мадек не смог рассказать майору ничего вразумительного. Он все вертел в руках треуголку и молчал. Наконец майор Адамс отстал, приказав выдать Мадеку двойную порцию арака в благодарность за то, что тот взял на себя инициативу в бою. Мадек не заставил себя упрашивать и выпил арак. Когда алкоголь согрел грудь, в мозгу всплыло давнее воспоминание: белый дом с пальмовым садом, погреб в конце коридора. Блестящие черные глаза, высокие дуги бровей, кривая усмешка, наводящая ужас. Такая была только у одного человека. Все стало понятно: и ограбление Тадж-Махала, и убийство Всемирных банкиров, и пытки английских пленников, и смех, и пристрастие к крови. Угроонг… Угрюм!

* * *

Два дня Мадек предавался воспоминаниям о Пондишери. По правде сказать, они были весьма туманны; в конце концов он оставил это занятие и обратился к проблемам материальным. Он привел себя в порядок, почистил форму и бодрым шагом отправился к майору Адамсу требовать жалование, не выплаченное за двадцать два месяца.

Тот ему отказал, причем в таком высокомерном тоне, который не мог вызвать ничего, кроме злости и раздражения. В глазах товарищей, и англичан и французов, Мадек был героем, охотником на дикарей, укротителем монстров. Но майор Адамс решил поставить на место этого молодого честолюбивого сержанта. Он понимал, что это будет нелегко, потому что французский рекрут принял свою популярность с возмутительным апломбом. Майор предвидел худшее.

Мадек опять пришел, и майор опять ему отказал, сопроводив на этот раз отказ легкой улыбкой. Дело в том, что он только что отослал в Совет Бенгалии рапорт о победе при Буксаре, заслугу которой приписал исключительно своей персоне. Кто поверит какому-то французскому солдату? Стоит только приказать, и его привяжут к жерлу пушки, как это принято в индийской армии в случае неповиновения. Но он не станет этого делать, он избавится от сержанта Мадека осторожно. Теперь, когда опасность миновала, Угроонг потерпел поражение, набоб ударился в бега, Бенгалия осталась в руках англичан, граница цивилизованного мира находится здесь, в Буксаре. А дальше, увы, еще Индия, огромное чрево, готовое поглотить самые энергичные стремления Европы. Поэтому, чтобы уничтожить Мадека, надо послать его туда. И майор Адамс не мог сдержать довольной улыбки, когда уязвленный отказом Мадек объявил:

— Нет жалования — нет солдат, майор Адамс!

На следующий день, услышав, как трубят общий сбор и стучат копыта лошадей, Адамс и не подумал выйти из своей палатки. Двумястами пятидесятью французами меньше, какая разница, раз он держит в руках Бенгалию! Он усмехнулся, услышав приказания Мадека:

— Тащите пушки!

— Быков не осталось! — ответили солдаты.

— Английские свиньи! Они спрятали их. Ладно, потащим их на ремнях!

Майор Адамс очень развеселился, когда, выйдя из палатки, увидел, как французские солдаты по четыре впрягаются в пушки и, надрываясь, тащат их по дороге. Но ему стало не до смеха, когда некоторые из его людей пошли следом за Мадеком. Тогда он послал вдогонку мятежникам нескольких офицеров с кошельками полными денег. Всяческими посулами они добились того, что часть из сбежавших соотечественников согласилась вернуться; французы же остались глухи к их уговорам. Наконец Мадеку надоел этот офицерский эскорт и, чтобы от него избавиться, он скомандовал «К бою!». Подобная решительность заставила англичан ретироваться.

В двух лье от Буксара Мадек сделал остановку. Нужно выбрать командира. Согласно обычаю, принятому среди искателей приключений, выбирали всем сходом, после чего все должны были поклясться, что будут подчиняться начальнику, как генералу. Все единодушно избрали Мадека. Но радость от обретенной свободы омрачало одно обстоятельство: Мартин-Лев остался с англичанами. За многие месяцы он привык к британским порядкам. Когда во время последнего дежурства Мадек рассказал ему о своих планах, Мартин-Лев нахмурился:

— После такой блестящей победы глупо буянить из-за того, что тебе не выплатили жалование. Англичане скоро дадут тебе все, чего ты хочешь: чин, почести, богатство. Потерпи немного… Подожди, пока мы вернемся в Калькутту.