– Нет, – резко ответил Стас.

– Я тогда решила, что с тобой, и… про убийство не думала особо, то есть про то, что на моей квартире… Но я поняла, что, если заговорю, у тебя будут неприятности. Впрочем, твои неприятности не особо меня волновали. Мне бы с собственными разобраться, а никак не получалось. Я встретилась с Витюшей… надеялась, что удастся нормально поговорить.

– А я сорвался, – Витюша покаянно опустил голову. – Я… поймите, Анна была моей сестрой. И я любил ее… не знаю, когда привязался, но любил. А тут мне говорят, что ее убили, и намекают, что именно я и убил ради ее квартиры. И Ника, вместо того чтобы поддержать…

– Глупо получилось, – Ника провела ладонью по его плечу. – Прости.

– И ты меня прости.

– Стоп, – Стасу совершенно не хотелось присутствовать при очередном витке душеспасительной беседы, где каждый прощает друг друга. – То есть ты поссорилась с ним и решила промолчать?

– Вроде того, – Ника держалась за Витюшу, и тот, кажется, не имел ничего против. – Видишь ли… я все-таки и вправду стерва. Это… своего рода месть. Я подумала, что какого черта… эта девка сама напоролась, крутила хвостом перед всеми, дразнила, а давать не давала. У кого-то крышу крепко снесло. Ну да, изнасилование – это мерзко, про убийство вообще молчу. И будь на месте Анны кто другой, я бы рассказала, а тут… по сути, я знать ничего не знала. Да я и ее-то не видела, туфли только… И какого-то мужика, предположительно Стаса…

Ника кривовато усмехнулась. Витюша поспешил обнять ее, зашептал что-то на ухо, верно, успокаивая.

…А все-таки Васька и насчет квартиры не ошибся. Но кто? Толик? Он не был таким замороженным, но… Пашка, который за последние годы набрал килограммы и обзавелся одышкой и привычкой шумно сморкаться? Артемка развеселый, притворявшийся, что время для него не существует, что он, Артемка, сам по себе и вечный юноша…

Который из них?

– Наверное, я все-таки должна была сказать, – Ника положила голову на Витюшино плечо. – Там же комната… следы… и вдруг что-то важное… волосы или отпечатки пальцев… И тогда его бы взяли.

Сомнительно. В той комнате перебывала вся компания, оставив что волос, что отпечатков. И кто бы ни убил Анну, он с легкостью открестился бы, но дело ведь не в этом, дело во внезапно очнувшейся Никушиной совести.

– Скорее всего, меня бы попросту посадили, – сказал Стас. – Но спасибо.

– За что?

– За то, что не стала молчать и дальше.

Ника ответила прямым взглядом на его взгляд. И слабо усмехнувшись, сказала:

– Я просто надеюсь, что она оставит нас всех в покое и… и я наконец буду счастлива.

– Будешь, – Витюша обнял ее. – Обязательно будешь.

А Стас промолчал. Быть может, у них и вправду получится. Должен же в этом мире хоть кто-то быть счастливым.

Сидя в кресле, он глядел на Машку и думал о жене.

Женился по глупости. Из-за страха, нелепого иррационального, и теперь, годы спустя, смешного. Страх ушел, а жена осталась, пусть и получив приставку «бывшая», но…

Она звонила по праздникам и еще просто так, обычно в легком подпитии, когда начинала вспоминать дни короткой и несчастливой их совместной жизни. Она высказывала претензии высоким визгливым голосом, и ему приходилось держать трубку в стороне от уха, сожалея лишь о том, что нельзя убить эту женщину.

Нет, она, постаревшая, обрюзгшая и раздавшаяся после родов, не вошла бы в его коллекцию, но это убийство подарило бы несказанное облегчение.

Машка смотрела на Толика, презрительно поджав губы. Еще держится, но того и гляди сорвется. Человеку хорошо было известно вот это выражение лица, и морщины на лбу, и манера трогать нос, точно Машка боялась, что нос этот вдруг возьмет и исчезнет.

Она с его бывшей – близнецы.

Не по рождению, но по характеру. Интересно, случайно это получилось или же он подсознательно выбирал кого-то, похожего на Машку? В их компании она казалась самой безобидной.

За те два года, которые длился его брак, он не охотился. Опасался. Да и… нет, желание было, но подспудное, отстраненное. Жена требовала слишком много душевных сил, чтобы оставались еще и на охоту…

Машка наклонилась и принялась тихо что-то говорить…

Злится? И Толик тоже, его раздражает, что жена бывшая, но не желает с этой бывшестью смириться, лезет в жизнь.

– Прекрати! – рявкнул он, выдергивая руку, за которую Машка взялась. – Хватит уже! Задолбала! Да ты мне весь мозг выела!

– Я?! – взвизгнула Машка, прижимая руки к груди, которая бурно вздымалась. – Это я выела?! Да у тебя мозгов никогда не было!

…человек поморщился. Лично он не ждал от брака ни семейного счастья, ни иных благ. Он надеялся лишь, что женщина, выбранная им в жены, не слишком нарушит привычный уклад его жизни. Ошибался.

О нет, первые месяцы после свадьбы прошли словно в полусне. Он даже стал надеяться, что изменился сам, что именно этого, стабильной и спокойной жизни, ему не хватало, но…

– Кто такая Анна? – спросила однажды жена и нахмурилась.

Она была немолода – двадцать четыре года, – и все ее подруги уже успели и замуж выйти, и детей родить, и на встречах, каковые случались регулярно, она остро ощущала собственную женскую неполноценность.

Подруги жаловались на мужей, на семейную жизнь, рассказывали о детях, жалели ее… и потому она благосклонно приняла ухаживания человека, которого не любила, и знала, что не полюбит, но в ее ли возрасте выбирать?

– Что? – спросил он, спросонья хлопая глазами.

В глазах плыло. И лунный свет пробивался сквозь сомкнутые шторы, в нем жена, облаченная в белую ночную рубашку, выглядела призраком, и у призрака этого были знакомые черты.

– Кто такая Анна? – Жена ткнула кулачком в бок.

Ей было обидно. Два месяца после свадьбы, а… все по-прежнему.

Работа, дом, на сей раз общий, на двоих, хозяйство и муж, равнодушный к ней. Пусть сама она лишь терпит его, но ведь хотелось же, чтобы любил.

– Ты ее звал во сне.

– Анна… – Он наморщил лоб, притворяясь, что вспоминает. – Ах, Анна… моя однокурсница. Мы… дружили, а она умерла.

– Да?

Жена не поверила.

Ее звали иначе, и она предпочла бы, чтобы во сне муж шептал ее имя, это было бы романтично и вообще хоть как-то оправдало бы этот неудачный брак.

– Да, – ответил он, отворачиваясь к стене. – Ее убили. Давно.

Ревность к давно умершему человеку, что может быть более нелепым? Но для нее, для женщины, которая недополучила любви, Анна была живой. Она, оставшаяся где-то там, в прошлом мужа, ей мешала.

– Я похожа на нее? – требовала она.

– Нет.