– Что такое? – спросила первая девочка, – мне это не нравится!

– А мне нравится, – откликнулась вторая, сейчас будет что-то страшное!

– С чего ты взяла?

– Так не будут же прерывать казнь из-за просто так.

На экранах появилось спокойное и прекрасное лицо великого Швассмана.

Обе девочки были в него тайно влюблены и обе знали, что это у них детское и скоро пройдет. Любовь – это последняя детская болезнь, доставшаяся нам от предков и до сих пор не уничтоженная. Великий Швассман сообщал о своем будущем подвиге.

– Несколько минут назад, – говорил он и настороженная толпа слушала его как пророка, как мудреца, как героя, как избавителя, как вождя, как вещающего бога, как порнозвезду первой величины, которая впервые согласилась на интервью, – мятежники захватили космический корабль с мощным оружием на борту. Они вышли на орбиту вокруг Луны и угрожают разрушить наше ночное светило. Единственным их требованием есть моя смерть. Сотни поколений людей имели право беспрепятственно любоваться Луной и я не могу позволить, чтобы ваше поколение потеряло такое право! Поэтому я выбираю смерть. Я погибну сегодня, у вас на глазах, но священные человеческие права останутся непоколеблены! Мятежники будут схвачены и преданы особо жестокой казни. И вы еще насладитесь зрелищем их пламенной гибели (диктофон вычеркнул слово «пламенной» и экраны сказали просто «гибели»).

Он снял рубашку. Он был прекрасно сложен, как и подобает шедевру генной инженрии. Девочки вынули фотокамеры (плоские, похожие на карманные зеркальца двадцатого века) и стали продробно фотографировать процесс раздевания. Особо интимные фотографии после можно будет хорошо продать.

Швассман разделся, подозвал стражу и попросил заломить ему руки побольнее.

Стража все исполнила в точности и даже с некоторым рвением. Руки заломили так, что затрещали кости. Потом машину отключили и из нее выпозл кровавый педагог.

Педагога сразу обмыли и завернули в стерилизационную простынь – чтобы он не умер от заражения раньше, чем казнь будет возобновлена. Педагог продолжал кричать, но его крики больше не транслировались.

– Смотри, а у него фаллос побольше, – сказала первая девочка. – Примерно такой как у Хозе, только Хозе негритос. Еще у Джонни есть похожий, правда?

– Нет, у Хозе поменьше, – ответила вторая, примериваясь взглядом.

Швассмана провели перед передними рядами публики, с некоторой задержкой (требовалось продать дополнительное количество искусственных гнилых фруктов и овощей). Публика охотно бросала овощами и часто попадала в цель. Девочки купили два помидора и шесть груш, груши стоили дешево, можно сказать, совсем даром.

Бросая, каждая хотела попасть ниже пояса, но броски были не точны. Выбросив все свои заряды, они снова стали фотографировать.

Все идет как надо, – думал Швассман, – казнь должна быть казнью. Его уже подводили к эшафоту. Швассман не имел никакого желания бросаться на землю и биться в истерике, но этого требовала традиция. Если бы он вел себя не так, как другие, народ бы остался недоволен.

Он бросился на землю и стал царапать ее руками, ломая ногти. Народ восхищенно загудел. Генерал Швассман имел множество талантов, включая актерский.

Только люди, очень близко знавшие его, могли догадаться, что он притворяется. На самом деле генерал был совершенно спокоен.

Его начали отрывать от земли и он вцепился зубами во что-то. В зубах остался кусок искусственного дерева. Швассман откусил корень. Он имел идеально крепкие зубы. Корень был горек. Надеюсь, что корень не ядовит, – подумал Швассман, – большим упущением было бы умереть до конца казни. Люди не получат обещанного удовольствия. Он поспешно выплюнул корень и стал кричать. Включились динамики и крики отчаяния разнеслись над прощадью.

Крики закружились над толпой как кружатся искусственные чайки над искусственным побережьем, омываемом искусственными волнами.

Девочки подпрыгивали от восторга.

– Смотри, смотри, его ударили по голове!

– Правильно, пусть не царапается!

– А вот еще раз, по ребрам!

– Ну я не могу! – ответила вторая. – Меня это возбуждает! И она надела на уши прибор для получения электрического наслаждения.

– Почему бы нам не приземлиться на космодром? – спросила Елена, вернувшись.

– А что я по-твоему делаю? – ответил капитан. – Бродишь ты неизвестно где и неизвестно чем занимаешься.

Отважный4 садился на ту самую площадку, с которой он взлетел несколько дней назад. Космодром был пуст. Технические службы не работали, люди разбежались кто куда, предупрежденные о возможной опасности. Как будто от реликтового меча можно сбежать.

Внутренние экраны работали и передавали картинку с площади. Генерал Швассман бился в истерике, его пытались приподнять и вставить в машину. Он вырывался и растопыривал руки. Его несколько раз ударили по голове, а потом по ребрам.

– Иш ты, – сказала Елена, – когда приспичит, так и он ведет себя как живой человек. А то строит из себя статую какую-то!

Капитан знал, что Швассман притворяется, все же давний знакомый, в одном инкубаторе росли, но не стал об этом говорить. Пусть женщина порадуется, ей недолго осталось. Он предвкушал самую красивую смерть в истории, смерть, которая положит конец всей истории. Да что такое история? – череда безумных и людоедских деяний, некоторые из которых случайно оказались успешны. Все равно, всех и всегда уничтожали. Даже Фидия собирались уничтожить (информация о Фидие была в программе быстрого обучения). Тогда почему бы не уничтожить всех? Они ведь будут похуже Фидия.

Экраны на мгновение показали двух бедно одетых девочек, следящих за казнью.

Одна подпрыгивала от восторга, другая закусила губу от наслаждения. На ее ушах был электрический стимулятор. Капитан позавидовал ей – он не пользовался стимулятором уже три дня. Не так-то просто столько выдержать.

– Посмотри на малолеток! – сказал капитан. – Вот…

Он не успел договорить. Елена ударила его трубой по голове; труба была из настоящей стали. Жаль его, – подумала Елена, – он всегда берег свою голову, именно голову, как будто догадывался, что когда-нибудь по ней ударят.

Она села и вытерла пот со лба. Оставались еще два члена экипажа. Елена успела переговорить с ними и поняла, что они совсем не желают всеобщей пламенной гибели.

Швассмана вставили в машину. Первые иголочки задребезжали, будто разминаясь перед работой. В пятки ударило электротоком и Швассман вскрикнул. Кажется вскрик получился натуральным.

– Эй! – спросил он у палача, – а током зачем били?

– Это для того, – с готовностью ответил палач, – чтобы проверить твой голос. (палач имел право говорить на «ты» с самыми выдающимися людьми своего времени и часто этим правом пользовался – невыдающихся ведь редко казнят)