– Он назвал меня нюшкой и спросил, где я живу.

По залу прокатывается волна нескрываемого радостного шепота. Сама мысль о том, что один мужчина может назвать другого нюшкой, – это уже тяжкий грех, нарушение привычного хода вещей, существование мира, где перепутаны день и ночь, где по улицам разгуливают извращенцы. Нелла всматривается в Джека, пытаясь понять, действительно ли он так напуган или умело притворяется.

– Он назвал вас нюшкой?

– Да.

Барбис поворачивается к присяжным:

– Вот вам пример, как люди с неестественными потребностями выворачивают наизнанку наш язык, превращая его в пародию. – И снова Джеку: – Он что-нибудь еще сказал?

– Сказал, что наблюдал за мной. Потом спросил, можно ли ему взглянуть на мое жилье.

– А вы?

– Я его оттолкнул и попросил оставить меня в покое.

– Оттолкнули?

– Не грубо.

– И что было после этого?

– Он схватил меня за рукава и потащил на Бетаниенстраат, где нас не должен был никто увидеть.

– А что потом?

Джек молчит.

– А потом вы подверглись насилию, – отвечает за него Барбис.

– Да, – подтверждает Джек.

– Содомии.

– Да.

Все шестеро присяжных закашляли, заерзали, зашептались. Галерка громко выдохнула. Мировой судья проигнорировал этот шум. Барбис подался вперед с суровым видом. В глазах рептилии промелькнул огонек удовлетворения.

– Говорил ли он вам что-нибудь при этом?

– Он говорил… – Джек глядит в пол, – он говорил, что должен обладать мной… что я увижу, как он любит свою нюшку.

Барбис заглядывает в бумаги. Он умеет держать паузу не хуже Джека.

– Итак, – произносит он после минутного молчания, которое всем показалось вечностью. – Он хотел продемонстрировать, как он вас любит?

– Да.

– А что вы сказали ему на это?

– Я сказал ему, что в него вселился дьявол… что он самый настоящий дьявол… но его это не остановило. Я тебе покажу, сказал он, как такой человек, как я, обращается с таким ничтожеством, как ты. Он сказал, что всегда добивается желаемого и что побьет меня, если я стану сопротивляться.

– У нас есть заключение врача о физическом состоянии истца, когда он обратился к тюремным властям. – Барбис раздает присяжным копии. – Вы были в плачевном состоянии, мой мальчик. Он ударил вас кинжалом.

«Мой мальчик. Это он так пытается втереться к нему в доверие», – думает Нелла. Йохан выглядит раздавленным и окаменевшим.

– Ударил, да. Я потом… я потом с трудом ходил, ваша честь.

Галерка шумит, и судья призывает ее к порядку, но требуется несколько секунд, чтобы снова наступила тишина.

– Я тоже с трудом могу ходить, – подает голос Йохан, глядя на Джека, но тот предпочитает смотреть на Барбиса.

– Он не имеет права со мной разговаривать. Скажите ему.

– Молчите, Брандт. У вас еще будет возможность высказаться.

Один из присяжных глядит на обвиняемого с изумлением и… да, это так очевидно… с завистью. Как лихо этот тип овладел здоровым парнем! Йохан смотрит на него с прищуром, и присяжный отводит взгляд в сторону.

– Так вы абсолютно уверены в том, что человеком, который напал на вас в ту ночь, был Йохан Брандт? – еще раз уточняет Барбис.

– Абсолютно уверен, – говорит Джек, а Нелла видит, как у него начинают подгибаться колени.

– Он сейчас упадет в обморок! – вскрикивает Лийк.

Джек падает на пол прежде, чем его успевают подхватить, и этот внезапный грохот заставляет всех в зале повскакать со своих мест.

– Вынесите его, – приказывает Барбис, махнув рукой в сторону лежащего тела. – Суд продолжит работу завтра в семь утра.

– Господин судья, – обращается к нему Йохан.

Барбис поглядел на него поверх очков.

– Да?

– Когда я смогу задать вопросы? Это мое право. Вы меня оклеветали. Я должен получить возможность ответить.

– Вы и так слишком много говорите.

– Так написано в законе, – настаивает Йохан. – У каждого должен быть шанс. – Он показывает на Библию. – «Судите справедливо, как брата с братом, так и пришельца его. Дело, которое для вас трудно, доводите до меня, и я выслушаю его»[15]. Это из «Второзакония», Барбис. Если вы вдруг захотите проверить, – в голосе Йохана звучит нескрываемое презрение.

«Для своей сестры он выбирает другие цитаты», – думает Нелла.

– Я ведь сказал, что у вас еще будет возможность высказаться, Брандт, – замечает судья. – А сейчас заседание закончено. Завтра в семь.

Йохана и Джека выводят через разные двери. Галерка разочарована.

Нелла осматривает зал. Ганса Меерманса нигде не видно. Когда он успел улизнуть? Лийк тоже заметила исчезновение супруга. «Поскольку Марин дома одна – ни Отто, ни брата, ни меня, ни Корнелии, – видимо, он решил воспользоваться случаем и доставить… на этот раз не поросенка, а самого себя», – так думает Нелла. Она представляет, как Марин открывает дверь и демонстрирует плод его трудов… а потом умоляет его спасти человека, который, как считает Ганс, лишил его счастья много лет назад. «Не надо, Марин, – просит она мысленно. – Не надо». Казалось бы, на галерке должно быть тепло благодаря множеству разгоряченных тел, но она вдруг чувствует, как в кровь проникает знакомый холодок. И тут она краем глаза замечает промелькнувшую блондинку. Пара глаз, словно излучающих солнечный свет. Эта женщина здесь! Нелла отчаянно озирается, пытаясь понять, куда та ушла… спустилась по лестнице с галерки вместе с остальными зеваками?

– Что случилось? – спрашивает ее Корнелия.

– Ничего.

Проследив за ее взглядом, Корнелия видит свою старую приятельницу Ханну. Служанка окликает ее по имени, и Ханна подходит к ним. Для Неллы это удобный момент удрать вместе с толпой, жаждущей свежего воздуха.

Пока она спустилась по лестнице, почти все, кто был на галерке, успели выйти на узкую улочку.

– Нет, ну можно в это поверить? – восклицает какой-то мужчина. – Чтобы человек его положения пошел на такое!

– Вот к чему ведет роскошь, – изрекает другой.

Нелла узнает старомодный гофрированный воротник и черную сутану. Это пастор Пелликорн. Все тут же прилипают к нему, точно колючки к шерсти.

– Это грех, – продолжает вещать тот. – От него за версту разит грехом. Йохан Брандт распутник.

– Он был для нас источником дохода, – возражает другой мужчина. – Благодаря ему мы стали богаче.