Мэгги помогла ей одеться, и на самом деле, рубашка оказалась мягкой и длинной, она доходила Рене до колен. Потом она надела один из халатов Тайрона, из китайского шелка; рукава пришлось подвернуть почти до локтей. Мэгги усадила ее сушить волосы у камина и принесла третью чашку шоколада с ирландским ликером.

— А месье Тайрон? Как его рана?

— Она немножко кровила, но особо волноваться не стоит. Он снова натянут, как барабан, и выпил коньяку для здоровья. Утром встанет как ни в чем не бывало. Вы видели его спину? Такой выстрел убил бы любого нормального человека, но, как говорит мой Робби, Тайрон жаловался всего один раз в жизни, когда ему пришлось тащить на себе Дадли полмили, прежде чем они смогли украсть пару кляч. Кажется, что он уже мертв, а он… — Потрескивание щетки для волос прекратилось, и обе женщины повернулись в сторону кабинета, смежного со спальней. Оттуда доносились легкие, приятные звуки музыки. — А он играет на фортепьяно, — закончила Мэгги, хихикнув. — Музыка помогает ему расслабиться, лечит его, помогает думать. Днем и ночью, я клянусь, а иногда и по нескольку дней он сидит там и извлекает эти небесные звуки…

— …которые заставляют плакать ангелов, — пробормотала Рене.

— Да, вы правы, мисс.

— Почему у него столько шрамов? Откуда?

— Он не любит рассказывать. — Мэгги умолкла, проклиная свой болтливый язык. — Но мой Робби рассказывал мне кое-что. Это произошло в самый первый раз, когда они с ним встретились.

— Месье Дадли и месье Тайрон?

— Нет. Господин Тайрон… и полковник Рос.

Рене обернулась так быстро, что почти выбила щетку из руки Мэгги.

— Полковник Рос? Это из-за него у Тайрона шрамы?

— Тогда Рос был всего-навсего сержантом и служил в Абердине. Такой же самодовольный, как и сейчас, порочный и невероятно жестокий. Ему доставляло удовольствие причинять другим боль. Господина Тайрона поймали вместе с конокрадами, и Рос хотел плетью выбить у него признание, где находится их главный лагерь. И чем больше упрямился господин Тайрон, тем больше Рос зверствовал.

— И за все это время… Рос не узнал его?

— Это случилось семь лет назад, тогда они оба были молодые. Господин Тайрон был тощий и грязный — мешок с костями и обнаженными нервами, как говорит мой Робби, вспоминая прошлые времена. Прибавьте к этому дурачество с париками, пудрой и румянами. — Она пожала плечами и отложила шетку. — Я сомневаюсь, что его собственная мать узнала бы его в таком виде.

Рене смотрела на огонь, слушала музыку и спрашивала себя, почему она сомневалась после первой их встречи, что Капитан Старлайт сможет перевернуть весь ее мир вверх дном? И вот это произошло, она поддалась своим чувствам, они несли ее, словно поток воды, к берегу, туда, где она потерпит окончательное крушение, разбившись о камни.

— Если больше вам ничего не нужно, мисс, я пойду спать.

— Что? О, конечно. А Антуан?

— Крепко спит, внизу. Я могу попросить Робби принести его сюда, если вы хотите, чтобы он был с вами.

— Нет-нет, пусть остается там.

— Тогда доброй ночи, мисс.

— Спокойной ночи. И большое спасибо за все, Мэгги.

Глаза девушки замерцали, когда она посмотрела на дверь кабинета Таирова.

— Спасибо вам, мисс. Я уже начинала терять всякую надежду на него.

Дверь закрылась, и Рене осталась наедине с огнем в камине, тенями и музыкой. Глаза слипались, она чувствовала невероятную усталость, но все же поднялась и пошла через гардеробную в кабинет. Дрожащей рукой она нажала на ручку двери, потом спокойно толкнула ее и переступила через порог.

Тайрон сидел к ней спиной, наклонив голову. Он был задумчив и сосредоточен. Он играл Моцарта, и Рене ждала, пока длинные волшебные пальцы не замрут на клавишах, и только тогда подошла к нему и стала рядом. Он взглянул на нее удивленно, увидев неожиданный наряд и непривычную прическу — гладкие волосы струились по плечам, завитки, мерцающие при каждом движении ее тела, исчезли.

— Вы прекрасно играете, месье.

Тайрон улыбнулся и приложил указательный палец к одной брови, словно салютуя.

— Поскольку это первый комплимент, где нет таких слов, как «сумасшедший» или «клоун», я принимаю его с благодарностью.

— Вы сумасшедший. — Рене слабо улыбнулась. — Но тем не менее вы прекрасно играете.

— А вы?

Она покачала толевой:

— Матушка пробовала учить меня, но все напрасно… — Она вытянула руку и пошевелила пальцами. — Они всегда стремились к самостоятельности, не подчиняясь законам музыки.

— Садитесь, — сказал он и отодвинул скамью так, чтобы Рене смогла сесть к нему на колени. — Положите свои руки сверху. Я покажу вашим пальчикам, как надо действовать. Она улыбнулась. Пальцы Тайрона были намного длиннее, а мелодия, которую он исполнял, была знакома Рене, и она могла предугадать, к каким клавишам его руки понесут ее неловкие пальцы. Она почувствовала тепло его тела, ее грудь стала набухать, и Рене поняла, что страстно желает этого человека.

— Я чувствую себя настолько виноватой. — Она задохнулась. — Финн в тюрьме, а я думаю только о том, как… о том, как мне чудесно и тепло сейчас, — шепотом призналась Рене.

Руки Тайрона сомкнулись на ее талии.

— Сегодня ничего вы не можете сделать для Финна, как бы вам этого ни хотелось. И я принимаю ваши слова, мамзель, что вы чувствуете себя прекрасно в моем доме, как еще один комплимент.

Она закрыла глаза и отдалась нежности его губ. Его дыхание с легким ароматом коньяка слегка щекотало ее кожу, и Рене откинула голову, чтобы снова почувствовать вкус его губ. Осторожно, стараясь не повредить ее разбитую губу, он поцеловал Рене так трогательно, что она едва не расплакалась. Зная, что ему только что сделали перевязку, она повернулась у него в руках и взяла в ладони его лицо, и он целовал ее стройную шею, замирая от счастья.

Он распустил пояс халата, его руки скользнули под шелк, и грудь Рене оказалась в его ладонях. Рене выгнулась, задев клавиши фортепьяно, и те немедленно отозвались энергичным аккордом. Ласковые губы Тайрона ласкали ее соски, оставляя два влажных круга на ткани. Его руки гладили ее тело, спускаясь вниз, к бедрам, а когда снова взметнулись вверх, то Рене осталась обнаженной, мерцая молочной белизной в неярком свете свечей.

Аккорды на сей раз были громче, и отзвук их долго висел в тишине комнаты — Тайрон прижал Рене к ровному ряду клавиш из слоновой кости. Рене задрожала и напряглась, а он застонал от удовольствия, когда почувствовал, как нетерпеливо, как охотно она приняла его. Рене, горячая и страстная, была его женщиной, она так замечательно подходила ему. Звуки фортепьяно были так же ритмичны и так же лихорадочны, как и движения их тел. Потом они слились в один долгий аккорд, и он был дикий и отчаянный, ошеломивший их обоих.