Я ни на миг не сомневался, что переживаю слуховую галлюцинацию, и при этом готов был поклясться, что действительно слышу одну из официанток.

– Забавно, что именно со вторым, “временным” глаголом употребляются выражения estar casado – быть женатым, и estar muerte – быть мёртвым…

– Сурово ты Лёшика приложил, – с насмешливым укором сказал мне кудлатый. Я вдруг обратил внимание, что у него очень белые зубы.

– Да не бил я его! – разозлился я. – Вы же видели!

– Почём знать? – улыбнулся кудлатый. – Может, у тебя какой секрет есть. Удар тайный… Ладно, пацанчик, считай, прописали мы тебя в нашей ебанутой хате!

Бродяга в школьной форме погрозил мне пальцем:

– Сам знаешь, где косячишь! Пизда что банановая кожура: поскользнуться на ней в два счёта!.. – и засмеялся – молодо, счастливо. – Знал бы ты, сколько народу убилось на пизде! Хлоп затылком, и хана!..

В какой-то момент мне показалось, что это никакие не взрослые люди, а просто загримированные старшеклассники, весёлые, грубоватые двоечники из какого-то абсурдного драмкружка.

– Ты просто пойми: они все умерли, – вдруг проникновенно сказал кудлатый. И грустно поморгал красными, будто ошпаренными, веками.

– Кто? – я не понял.

– Люди, которые жили до нас. Все до одного… – и выжидательно смотрел на меня.

– И что делать? – спросил я первое, что пришло в голову.

– Надо попытаться не умереть…

– И как это сделать?

– Тренировки. Каждый день укреплять жизнь!..

Тут обоим бродягам, видимо, надоело кривляться, изображая серьёзность. Они прыснули, развернулись и побрели прочь в свой дальний закут. Представление, если это было оно, закончилось.

Я сел за стол, неторопливо водрузил на нос очки. Я чувствовал, что кристально трезв, будто и не было трёхсот граммов. Шумовое беспокойство в ухе практически улеглось, лишь изредка что-то постукивало в перепонке, будто по эмалированному дну вода перекатывала с места на место камушек. Следовало признать, что Лёшин крик лучше всякой поликлиники прочистил заложенное ухо.

Никита выложил на стол тысячную купюру и сказал деловито:

– Поехали, Володька, наши заждались!..

Очевидно, он больше не сомневался в моей пригодности.

*****

Мы направлялись к Первой городской больнице.

Досада моя на Никиту почти улеглась: подумаешь, сначала тестировали тишиной, потом испытали криком – значит, так надо…

– Никита, – начал я. – Ведь это же были не бандиты, а клоуны какие-то опустившиеся. Ну не бывает таких уголовников.

– Да какая разница, кто они… – с хмурым видом отвечал Никита. – Клоуны, скоморохи, шуты… Ты по-любому себя достойно показал. Сам же слышал… – в голосе его прозвучали едва различимые нотки зависти. – Но ты ведь понимаешь почему? Я ж тебе по-родственному помог, дал всё-таки подсказочку. Так что, – он увесисто ткнул меня кулаком в плечо, – особо не зазнавайся…

– А тебя тоже криком проверяли? – спросил я чуть погодя.

Никита помолчал, потом словно бы нехотя признался:

– Было дело…

– И как?

– Нормально… Хотя психанул, конечно. Лёшика приложил, не сдержался… Ой, да там такой цирк случался. И со стула падали, сознание теряли, и пердели, и визжали, как бабы… Знаешь, – брат странно глянул на меня, – с тобой они ведь поговорили после, что-то осмысленное сказали. Совет вроде дали…

– Тебе ничего не сказали?

– Сказали… Но какую-то хуйню бессмысленную.

– А что именно?

– Блять… Поёт Агутин, что умер Путин! – Никита фыркнул и рассмеялся. – Ни на какую жопу не натянешь. Вот что имели в виду? Почему Путин?

– Рифма?

– Ну, может. Типа, сказал Кукушкин, что умер Пушкин!..

Я для приличия похихикал вместе с Никитой, втайне радуясь, что брат не стал вдаваться в суть напутствия о “банановой пизде”.

Мы проехали мимо центрального входа Первой городской, обогнули по периметру больничный массив и свернули на небольшую улицу с глухими кирпичными стенами нежилых построек. Улица была бы просто тихой и чуть угрюмой, если бы не избыток машин возле служебно-технического выезда.

Стояли две “буханочки” с размашистым “Мемориал-авто” по борту и три катафалка от комбината с надписями “Городская ритуальная служба”. Поодаль полыхали фарами легковушки – пять или шесть. Возле ворот ску́чились десятка два человек – перевозчики по одну сторону шлагбаума и больничная охрана по другую.

Никита присвистнул. Но поразило его отнюдь не столпотворение транспорта и людей:

– Ого, бля! – он повёл взглядом. – Этого добра не было ещё неделю назад! Ни будки, ни ворот. Когда успели?.. И забор новый поставили. Раньше только рабица была…

Никита проехал мимо толпы, остановился в тени, подальше от фонаря, возле складской стены. Только мы вышли, в стоящем неподалёку “мерседесе” открылась водительская дверь. Оттуда вылез Мултановский. Под распахнутым пальто виднелся с иголочки костюм, щёгольский галстук, точно Андрею Викторовичу пришлось сорваться с ответственного приёма. Ветер трепал седой суворовский хохолок.

– Как обстановка, Андрей Викторович? – бодро спросил Никита. – Взятие Измаила?!

Желтоватое лицо Мултановского перекосило от злости:

– Бардак ёбаный!.. Я с утра в Москве по делам. И звонок от Лялькина. Пришлось всё бросить, лететь сюда, как в жопу раненному!.. Приветствую, Володя, – запоздало поздоровался и со мной. – Только пальцы не ломай!

Я осторожно пожал вялую, прохладную кисть Мултановского.

– Валерка тут? – Никита поискал Сёмина глазами в толпе возле шлагбаума. – Не вижу что-то его…

– Там он, с Шелконоговым и Чернаковым, – Мултановский чуть понизил голос. – Один, без подмоги. Как и Чернаков… Спасибо, хоть твои миротворцы приехали…

– Беля с Катричем? – покивал Никита. – А где они?

– Кружат по окрестностям, разведывают. Надо было сразу через прокуратуру рулить. Столько времени потеряли…

– Нелишне попытаться уладить по закону, – одобрил Никита. – Вопрос у Кончукова решается?

– Ну его нахуй! – энергично замахал руками Мултановский. – Он на неделю затянет… У нас завтра пять похорон! Напрямую к Чуканову. Поэтому пока никаких действий не предпринимаем, ждём официальное письмо.

– Кто поехал?

– Отправил Снятко два часа назад. Богдан – хлопец ушлый, юрист. Добазарится… Но какой же Гапон пидор! – Мултановский в гневе потряс худым кулачишком, подбирая эпитет. – Огнедышащий!

Вкупе с пантомимой это прозвучало забавно. Никита засмеялся, а Мултановский отделался кислой улыбкой: