* * *

В двух кварталах от здания суда на ступенях дома стоял Квейгмайер и смотрел, как мимо проносится карета скорой помощи. Уже вторая. Свет в машине горел, но мертвой женщины, лежавшей на носилках, видно не было — ее закрыли простыней. Впрочем, Квейгмайер и так знал, что у женщины разорвана щека. В голове мелькали яркие картинки. Квейгмайер улыбнулся. Память. Волшебно. Это ведь его изобретение. Способность людей помнить прошлое. И горевать. И мучиться.

— Видимо, пошла цепная реакция, — сказал убийца. Он остановился на тротуаре неподалеку от желтозубого. — Вот только непонятно, кто кого убил..

— Полагаю, вы правы, — ответил Квейгмайер. — Надо об этом книгу написать. Кто кого убил. Этакий «Кто есть кто?» в уголовном мире. Бешеный успех гарантирован.

Они сошлись, весело вглядываясь в лица, а главное, рты друг друга. И дружно рассмеялись. Прохожие удивленно оглядывались на них и ускоряли шаг. Квейгмайера и убийцу окутывало терпко пахнущее облачко, так пахнет гниющее дерево или высушенное на солнце мясо.

— Какой чудный безумный вечерок, — заметил Квейгмайер. — Вас подвезти? Во-он мой грузовик.

— А я никуда не собираюсь, — ответил убийца, крепко сжимая собственное запястье и ощупывая кость, запрятанную глубоко под кожей. — Меня на мякине не проведешь.

— Да и меня одурачить непросто, — объявил Квейгмайер, он понял намек убийцы. — Так что присоединяйтесь.

Убийца согласился. Мысль о компаньоне пришлась ему по душе. Они свернули за угол. Под фонарем стоял новый грузовичок, оранжевый свет сглаживал острые железные углы. Двери беззвучно открылись, убийца и Квейгмайер забрались в кабину.

— Как бизнес? Много работы?

— Сплошной аврал. — Квейгмайер включил печку. — С каждым днем контрактов все больше и больше. Настало время великих перемен, во всем мире старое сносят до основания. Деньги текут рекой. Вот-вот получу грандиозный заказ.

— Это какой же? Новый пучок небоскребов, чтобы в небе дырки ковырять? Это дело. Покажите, кто здесь хозяин.

— Нет, не небоскребы. Видали, какая сегодня кутерьма поднялась? А все из-за фермы этого придурка. Такую большую брешь надо ведь чем-то заполнить.

— Тот, кто не стал мной.

— Да, отличная работа. Вы прекрасно справились с Ершом, но вот девушка. Ее я в расчет не принял. Почему она так поступила? Нет, не надо, не говорите. Я и сам знаю. Любовь. Все правильно. Вечно она сует свою гнусную головку в мой семейный портрет прямо перед вспышкой. Я о ней каждый раз забываю, забываю, что эта самая любовь с людьми творит.

— Будет у вас подпись. — В глазах убийцы вспыхнул жадный огонь. — Конечно будет. Не сомневайтесь. Это все чушь. Плюнуть и растереть. Тот, кто не стал мной, жив. Его увезли на «скорой». В сознании. Я его видел — Убийца подергал себя за бакенбарды. Ему вдруг остро захотелось жить и радоваться жизни.

— Всего-то и нужно — одну крохотную закорючку, — серьезно сказал Квейгмайер. — Если придурок умрет, собственность перейдет к адвокату. А он ужасно чувствительный. Я его знаю, доводилось с ним работать. Потому-то я и устранил его жену. Это паренька ослабит. Он скиснет, станет податливым, и останется от него одно подобострастие. Тогда и подпись проще будет получить. — Серое лицо Квейгмайера стало задумчивым. — У него ведь мой задаток. Чего же еще надо? Неужто задаток в наше время ничего не значит? Я понимаю, экономику лихорадит. Инфляция. Снижение уровня жизни. Всегда что-нибудь да есть — то одно, то другое. Нет, не поймите меня превратно: инфляция, бедность — это все чудесные вещи, но что творится с простыми человеческими ценностями? С моралью? Как можно жить в мире и согласии с самим собой, когда мир катится в тартарары? — Он со всей силы хлопнул пассажира по колену и рассмеялся. Но убийца даже не улыбнулся. Он вспоминал кровь. Богатство. Черно-красное богатство. Оно липло к рукам. Еще одно мертвое тело отделено от души, а убийца жив и может радоваться тому, что оказался прав.

— Вы прекрасно справились со своей работой, — сказал Квейгмайер. — Но я-то рассчитывал, что Щен остановит ту женщину. Да, я и об этом подумал. Я просто морочил вам голову, рассуждая о любви. Не обижайтесь, прошу вас. Мы ведь с вами единомышленники. Конечно, любовь очень важна для людей, она движет миром. Простенький такой фокус, а какая сила!

— Вы ведь кормитесь на людских добродетелях? — кровожадно спросил убийца. — Ну конечно, в этом вся ваша сущность.

— Да, такое доступно только элите. Самым-самым. Чудесное, ни с чем не сравнимое чувство — власть над людьми. — Квейгмайер облокотился на руль. Глаза его ввалились и стали похожи на вымазанные мазутом ракушки. Он открыл пошире рот, чтобы было видно, как его нечестивый язык складывает слова. — Вне всякого сомнения, на пути ко злу можно пользоваться добродетелями. Я в этом совершенно уверен.

Брад снова летал. Он скользил по коридорам больницы, как будто его подхватил мощный, но бесшумный поток. Снизу что-то поддерживало, и Брад представлял, что это Джой. Они поднялись бы над городом прямо в широкое небо, предназначенное только им. Брад знал, что Джой скоро покинет землю. Он прочел решимость в ее глазах.

Передние колеса каталки ударили в двойные стеклянные двери, створки распахнулись и снова закрылись, пропустив Брада и тех, кто бежал рядом. Быстрее, еще быстрее… Они остановились в большой комнате со слепящими лампами. Здесь уже ждали люди в светло-зеленых масках, они быстро передвигали из угла в угол какие-то большие приборы. Люди обступили Брада. Они волновались и, кажется, хотели посмотреть, что у него внутри. Наверное, что-то потеряли и собирались найти. Эти люди говорили очень быстро, все время наклонялись, передавали друг другу какие-то железяки, а когда выпрямлялись, с железяк капала красная краска.

Сталь сверкала в ярком свете хирургических ламп, словно оперенье огромной металлической птицы в лучах закатного солнца. Птица взмывала все выше. Внутри у нее под бронированной плотью сидел мужественный и решительный человек. Гигантский клюв приоткрылся, комната наполнилась ритмичным писком. Брад оглянулся и увидел прибор вроде телевизора что остался в квартире. По экрану скакала неровная линия. Прибор зарисовывал сумасшедший полет уже освобожденной от своей брони птицы.

Человек в маске вытащил из руки Брада какую-то трубку и взамен вставил другую, точно такую же. Брад открыл было рот, чтобы рассказать, как нехорошо втыкать в тело предметы и менять что-нибудь внутри, но челюсть не слушалась, на глаза опускалась сверкающая хрустальная пелена, похожая на замерзший дождь, весело барабанящий по коже.

Люди в масках копались у Брада в теле, словно кроты. Браду было ужасно интересно, что же они там хотят найти и что собираются оставить? Может, они ищут признаки добродетели? Может, это тоже часть суда? Время ползло еле-еле, но Брад был уверен в своих силах. Он докажет. Воздух обжигал легкие, белые пластмассовые руки шевелились все медленнее. Хрустальная пелена покрылась тонкой сетью трещинок. Сознание уплывало, обморок окутал голову мягким пушистым одеялом. Брад совсем не чувствовал ножей, входивших в кожу. Он думал о цветах для Милой. Когда цветы упали на землю, они распахнулись и как будто запели. Сейчас с его кожей происходило то же самое. Раны распускались букетом алых роз.