По мнению Фридриха, такое разделение между латинянами могло сказаться лишь при начале военных действий. По сути дела, ослабление военной мощи крестоносцев заставляло их искать дипломатические пути достижения своих целей, не прибегая к активным операциям. Тем более что предпосылки для этого имелись. Еще до отбытия из Сицилии Фридрих.принял при своем дворе в Палермо эмира Фахруддина ибн ас-Саиха, прибывшего по поручению египетского султана и брата Саладина, аль-Камиля, с предложением возвратить христианам Иерусалим в обмен на военную помощь в борьбе с единоверцами из восточных провинций. В ответ Фридрих направил епископа Палермского Томмазо Ачеррского в Каир с богатыми дарами и предложением дружбы. В свою очередь, Фахруддин снова посетил Палермо, в результате они с Фридрихом стали близкими друзьями.

К тому времени, когда Фридрих прибыл в Палестину, ситуация в империи Аюбидов заметно изменилась, и аль-Камиль отчетливо осознавал опасность, грозившую всему исламскому миру в случае возврата Иерусалима христианам. фридрих направил к аль-Камилю – теперь в Наблус – своих эмиссаров, чтобы напомнить о его обещании отдать Иерусалим. Пока аль-Камиль изобретал предлоги для отказа, Фридрих предпринял несколько судорожных и безуспешных попыток укрепить свой авторитет. Он попытался овладеть замком Паломника, но тамплиеры захлопнули перед ним крепостные ворота. Настрой храмовников против императора отчасти был вызван его явной благосклонностью к конкурентам из Тевтонского ордена, а также присутствием в их рядах нескольких рыцарей из провинции Апулия, которые принимали участие в восстании против Фридриха, а впоследствии, вынужденные бежать, надели белые плащи тамплиеров.

В ноябре 1228 года Фридрих решил продемонстрировать силу, чтобы окончательно склонить аль-Камиля на свою сторону. Из Акры он совершил марш-бросок на юг. Вначале госпитальеры и храмовники отказались напрямую ему подчиняться, но выступили за ним вслед днем позже. Когда войска дошли до Арзуфа, Фридрих все-таки согласился передать командование полководцам, не подпадавшим под церковный запрет, после чего рыцарские ордена снова присоединились к основному контингенту крестоносцев.

Ни Фридрих, ни аль-Камиль войны не хотели – и не потому, что у императора было недостаточно сил, а египетский султан в тот момент осаждал Дамаск, – просто оба руководствовались здравым смыслом. За время многомесячных переговоров Фахруддин служил посредником между императором и султаном при обсуждении вопросов, не имеющих никакого отношения к насущным делам. Например, Фридрих просил султана просветить ученых мужей из своего окружения по таким глубоким проблемам философии, как природа Вселенной, бессмертие души, логические построения Аристотеля. Не столь фанатичный в отстаивании исламских идей, как его брат Саладин, аль-Камиль тепло относился к этому западноевропейскому скептику-интеллектуалу и частенько посылал ему подарки, которые отчасти скрашивали пребывание того в Палестине. «С прискорбием, как о величайшем позоре и бесчестии, – писал патриарх Герольд папе Григорию IX, – вынуждены доложить вам, что султан, узнав о любви императора к сарацинским нравам и обычаям, прислал тому певиц, фокусников и жонглеров, о развратной репутации которых среди христиан даже упоминать не принято».

По иронии истории, эти два абсолютно нерелигиозных человека спорили между собой по поводу судьбы города, на который каждому их них было в принципе наплевать, – тут все дело было в престиже. «Из-за вас мне пришлось отправиться в это путешествие, – именно так, по свидетельству арабских летописцев, писал Фридрих аль-Камилю. – Теперь о моей миссии знает не только папа, но и весь западный мир. И если я вернусь с пустыми руками, то в значительной степени утеряю авторитет. Сжальтесь и отдайте мне этот Иерусалим, чтобы я мог по-прежнему держать голову высоко». На что аль-Камиль отвечал: «Если я уступлю вам Иерусалим, то за это меня проклянет халиф, а кроме того, из-за религиозных волнений я вообще могу лишиться трона». В конце концов у аль-Камиля возобладало чувство чести. Все-таки Фридрих прибыл на Восток по его призыву и должен быть за это вознагражден. И 18 февраля 1229 года он подписал договор, по которому Иерусалим переходил христианам. Был также освобожден Вифлеем – сухопутный коридор до Яффы, Назарет и часть Галилеи, включая крепости Монфор и Торон. В самом Иерусалиме Храмовая гора с Собором на Скале и мечетью аль-Акса оставались открытыми для доступа мусульман, желавших там помолиться. По тому же соглашению предполагалось освободить всех пленников, также было установлено перемирие сроком на десять лет.

Но ни один из подписавших этот исторический договор правителей не удостоился благодарности. Аль-Камиль был проклят имамами за предательство ислама, а в католическом лагере Фридриха, как и следовало ожидать, поддержали лишь сицилийцы и немцы, гордившиеся достигнутым соглашением. «Что может быть большей наградой для смертного, – писал немецкий поэт и крестоносец Фриданк, – чем Божья Гробница и Крест Чудотворный?» На что патриарх, паломники и почти все братья-рыцари единодушно отвечали: военная победа над сарацинами. Сама идея крестового похода как искупления за грехи выглядела в их глазах недостойно без пролития крови. Кроме того, в договоре ни словом не упоминалось о Христе и Святой церкви; и ни один город на самом деле не был очищен от неверных. Последний факт особенно раздражал тамплиеров, штаб-квартира которых, располагавшаяся на Храмовой горе, так и осталась мечетью.

Сюда же добавлялись и стратегические возражения, высказанные ранее, – во время 5-го Крестового похода аль-Камиль сделал сходное предложение кардиналу Пелагию. Иерусалим и Вифлеем оставались изолированными от приморских городов, между ними существовал лишь узкий сухопутный коридор. В результате престиж Фридриха Гогенштауфена в христианском мире не только не укрепился, а скорее упал. И когда 17 марта 1229 года он торжественно въезжал в Святой град, местные бароны предпочли проигнорировать это событие. Так же поступили тамплиеры, госпитальеры и все латинское духовенство, подчинившееся интердикту, наложенному патриархом Геральдом на вступление Фридриха на иерусалимский трон. И только верные императору тевтоны во главе с Германом фон Зальца, а также английские епископы Винчестерский и Экстерский сопровождали его, однако они были не вправе отменить интердикт. Когда Фридрих вошел « храм Гроба Господня, то не обнаружил там ни одного епископа или священника. Тогда, взяв корону, он сам возложил ее себе на голову. После чего Герман фон Зальца зачитал приготовленное обращение на латинском и немецком языках – панегирик императору, простившему папу за все доставленные ему неприятности и обещавшему сделать все, что в его власти как «наместника Бога на земле во славу Господа, христианской церкви и империи».

После этой церемонии германский император отправился в ознакомительную прогулку по Иерусалиму, посещая не только христианские, но и мусульманские святыни. На это время аль-Камиль приказал муллам мечети аль-Акса воздержаться от традиционных призывов мусульман к молитве. Но Фридрих упрекнул их за это, заявив, что именно для того, чтобы услышать призывы к молитве, он и прибыл в Иерусалим. Когда католические священники попытались сопроводить его в Собор на Скале, Фридрих прогнал их: «Клянусь Богом, если хоть один из вас еще раз войдет сюда без разрешения, я выколю ему глаза». Узнав, что деревянная решетка при входе в Собор служит для защиты от птиц, он повторил оскорбительное обращение мусульман к франкам: «Это Бог отгораживается от вас, свиньи».