С другой стороны, задним числом кажется странным и поведение Америки, не укрепившей свои тихоокеанские базы. Уже в ноябре намерения Токио сделались вполне очевидными, они подтверждались главным образом перехваченной и расшифрованной диппочтой; единственное, чего в Вашингтоне и Лондоне не знали в точности, это куда именно придется удар. Мнение теоретиков заговора, будто президент Рузвельт сознательно отдал Пёрл-Харбор на растерзание, отвергается всеми серьезными историками как заведомо абсурдное. И все же странно, как это правительство и начальники штабов не позаботились о защите Гавайев и других расположенных недалеко от Японии баз. 27 ноября 1941 г. Вашингтон телеграфировал всем тихоокеанским базам: «Это сообщение рассматривать как боевую тревогу. В ближайшие дни ожидается агрессия Японии. Примите соответствующие меры безопасности». Но местное командование оказалось вопиюще неготовым эффективно реагировать на это предупреждение. В Пёрл-Харборе 7 декабря ящики с зенитными снарядами все еще не были распакованы и ключи от них находились у дежурных офицеров.

Впрочем, в той войне подобная ситуация повторялась вновь и вновь: жертвы нападения оказывались захвачены врасплох стремительным развитием ситуации. Англичане и французы в мае 1940 г., русские в июне 1941 г. и даже немцы в Нормандии в июне 1944 г. имели все основания ожидать вражеского нападения, однако не успели адекватно подготовиться. Много было случаев такого же рода, но меньшего масштаба. Командиры, не говоря уж о младших офицерах и рядовых, никак не могли переключить свои разум и поведение на боевой режим, пока сражение из отдаленной угрозы не превращалось в непосредственную реальность, пока бомбы не обрушивались прямо им на головы. Генерал Хазбенд Киммел и генерал-лейтенант Шорт, командовавшие соответственно морскими и сухопутными силами в Пёрл-Харборе, проявили вопиющую небрежность, с этим не поспоришь, однако их поведение отражало общую проблему всей американской иерархии вплоть до Белого дома – недостаток воображения, – а в результате американский народ перенес тяжелое потрясение.

«Мы были сокрушены этим кошмаром, – писал матрос с борта авианосца Enterprise (этому судну посчастливилось не попасть под японский налет, оно вошло в гавань под вечер 8 декабря). – Один боевой корабль, Nevada, лежал поперек узкого пролива, носом к берегу, авианосец едва протиснулся мимо него. На воде пятна нефти, все еще не затухали пожары, корабли осели в придонной грязи, надстройки их сломались и обвалились. На месте взорвавшихся артиллерийских погребов зияли огромные отверстия, дым клубился повсюду». Для моряков, привыкших считать эти огромные суда непобедимыми, подобное зрелище стало величайшим потрясением: «Мы словно плакальщики на королевских похоронах»24.

Нападение на Пёрл-Харбор с ликованием приветствовали в державах оси. Японский лейтенант Изумийя Тацуро с восторгом записывал «славное известие о воздушном налете на Гавайи»25. Муссолини, не отличавшийся дальновидностью, был счастлив: американцев он, как и Гитлер, считал дураками, их страну – «нацией негров и евреев»26. Но, к счастью для союзников, уязвимости американцев на Гавайях вполне равнялась робость японцев, и в сражениях на Тихом океане все время воспроизводилась одна и та же схема: японский флот добивался заметных успехов, но каждый раз ему не хватало то ли воли, то ли ресурсов, чтобы закрепить этот успех. Адмирал Тюити Нагумо словно сам растерялся при виде успеха своего воздушного флота, уничтожившего за один налет воскресным утром пять боевых кораблей США. Много спорили о том, намеренно ли адмирал упустил возможность нанести второй удар, по цистернам с горючим и ремонтным докам. Если бы он уничтожил доки и цистерны, американский Тихоокеанский флот, вероятно, вынужден был бы отойти к западному побережью США. Однако недавние исследования показали, что адмирал тут не виноват: зимний день оказался слишком коротким, самолеты не успели бы сделать повторный вылет и возвратиться, и во всяком случае японские бомбы не имели достаточно разрушительной силы, чтобы уничтожить доки. А если бы им и удалось поджечь нефтяные цистерны, запас горючего американцы могли пополнить, направив на Гавайи танкеры из Атлантики. В итоге Нагумо сумел этим нападением испугать, травмировать и возмутить американцев, но отнюдь не подорвал их боевую мощь. Иными словами, эта операция не принесла японцам выгоды, но сильно навредила.

Много месяцев Уинстона Черчилля тревожила перспектива нападения Японии исключительно на европейские колонии в Азии: тогда Британии пришлось бы иметь дело с новым врагом, а США так и не стали бы полноценным ее союзником. Гитлера преследовал аналогичный страх, что Америка вступит в войну против Германии, а Япония останется нейтральной. Он считал, что после уничтожения России ему предстоит сражаться с Рузвельтом. В декабре 1941 г. Гитлер предоставил Японии действовать и даже надеялся, как это ни странно, что флот Хирохито сокрушит ВВС Америки. Через четыре дня после Пёрл-Харбора Гитлер довершил свою глупость, объявив войну Соединенным Штатам и тем самым избавив Рузвельта от головной боли: президент опасался, что конгресс не поддержит его желание открыто действовать против наци. Джон Стейнбек писал другу: «Это нападение, даже если оно принесло противнику тактический выигрыш, обернулось для него поражением, поскольку страна объединилась против общего врага. Но мы потеряли много кораблей»27.

В 1941 г. Ladies Home Journal опубликовал поразительную серию портретов американцев всех социальных слоев под общим заголовком «Как живет Америка»28. Вплоть до декабря отдаленная угроза войны практически не затрагивала существование этих людей. У кого-то были финансовые проблемы, некоторые даже считали себя бедными, но большинство было вполне довольны своей участью, и тем страшнее стало потрясение, когда после Пёрл-Харбора все привычные правила были сметены, мечты разрушены, семьи разлучены. Издательница этого журнала Мэри Карсон Кукмен написала в декабре послесловие ко всей серии, напомнив о более ранних очерках и о новых обстоятельствах, в которых оказалась страна: «Война меняет условия жизни повсюду. Но народ Соединенных Штатов – замечательный народ: просто удивительно, насколько люди нетребовательны. Они дорожат тем, что у них есть, а ради того, о чем мечтают, готовы упорно работать, не ждут и не просят, чтобы им это дали даром. Мы довольствуемся тем, что имеем, но улучшения должны наступить, обязаны наступить – и они наступят»29.

Как ни банально ссылаться на американскую мечту, но, кажется, Мэри Кукмен точно уловила основное настроение в стране в тот момент, когда Соединенные Штаты вступали в войну. Война обойдется Соединенным Штатам не так дорого, как остальным участникам конфликта, и вызовет экономический бум: из войны Америка выйдет гораздо более богатой, чем вступала в нее. И все же многим американцем казалось это несправедливым: чужая злоба и алчность вторглась в их добропорядочную жизнь, все порушила. Теперь и они, как прежде сотни миллионов европейцев, с тревогой и скорбью провожали родных на фронт и страшились за их участь. Миссис Элизабет Шлезингер описывала уход своего сына Тома в армию: «После Пёрл-Харбора я понимала, что это неизбежно. Я не позволяла себе относиться к этому чересчур лично. Я – лишь одна из миллионов матерей, которые любят своих сыновей и провожают их на войну, мои чувства – такие же, как у всех, а не только мои. Я приняла то, с чем мне придется жить долгие месяцы, если не годы. Том сказал: “А я думал, ты будешь переживать, провожая меня”. Он не знает ни глубины моей тревоги, ни тех бесчисленных мыслей, которые одолевают меня сейчас»30.