реке рвется, воду чует. И на меня. Раза три увернулся, а потом все ж зацепила. Вон как порвала. И со скалы на скалу, как коза. Вы уж не шибко наступайте, пущай успокоится, а то рухнет с дуру в пропасть. Вон она, около ущелья стоит: Борис ее караулит, чтобы не сиганула куда не надо.

Семь долгих дней без сна и отдыха длилось осторожное вытеснение зубрицы в сторону Киши. Разъяренная постоянным преследованием, Волна прямо-таки не выносила духа людей. Завидев всадника, бросалась в атаку. И горе тому, кто не успеет увернуться!

Ей отрезали путь к Белой, дали спокойно отдохнуть. Утром поднимали и, увертываясь от лихих набегов, перегоняли ближе к дороге.

Волна вышла на просеку уже близко от кордона.

Учуяв след своих сородичей, она без понукания прошла всю тропу до Сосняков, а увидев загон, обрадовалась: взбрыкивая и размахивая хвостом, обежала ограду, заметила открытые ворота и, не сбавляя хода, ворвалась внутрь.

Навстречу ей спокойно шли Журавль, Еруня, Лира и Жанка.

Волна улеглась в густой траве и утомленно закрыла глаза. Лежала мирно, словно деревенская корова после вечерней дойки.

Михаил Андреевич устало ввалился в домик наблюдателей, через плечо Лиды сорвал отрывной листок календаря и положил перед ней.

— Что? — Она снизу вверх посмотрела на Михаила.

— Запиши крупными буквами в летопись природы. Диктую: «Четвертого августа тысяча девятьсот сорокового года в Кишинский зубровый парк прибыло пять зубров горного подвида».

— С чем и поздравляю тебя от всего сердца, — как можно торжественней ответила она.

День выдался солнечным, теплым. Вечером, когда зоологи уходили по тропе на кордон, стало так тихо, что не шелохнулся ни один листочек на кленах. От высокой травы начинал подыматься ночной холодок. Усилился запах отцветающего подбела, буквицы, клеверов. Осевшее к самым хребтам солнце косо освещало поляны, удлиняя тени от деревьев и скал. Черные пихтовые леса дремотно стояли по склону. Кавказ баюкал вновь обретенных детей своих. Теперь ученые и егеря могли отдохнуть. Дело сделано.

Лида и Михаил шли, взявшись за руки, посматривали друг на друга, улыбались и молчали.

У ручья, бойко катившегося к реке, перед игрушечным мостиком из тонких березовых жердей они остановились.

— Я боюсь, — сказала Лида.

— Перенести?

— А ты сумеешь? — Лида как-то странно засмеялась. Он не ответил. Просто поднял ее и понес на руках через шаткий мостик.

И за ручьем, через луг он все еще нес ее, а она совсем не торопилась спускаться на землю. Руки девушки уютно обнимали шею Михаила.

5

В сотне километров от загона с зубрами, на северной стороне Передового хребта в этот летний вечер засыпал город Майкоп. Гасли огни в окнах. С гор веяло прохладой, слышнее шумела река, сбегавшая с последних увалов в долину.

Дольше всего светится огонь в домике Зарецких.

Данута Францевна и Андрей Михайлович уговорили Телеусова погостить. Старый егерь охотно остался. В такие-то дни ему и самому не хотелось покидать друзей.

На столе шумел самовар, окна в сад оставались открытыми. Слышно было, как в сарае пофыркивали кони, роясь в пахучей охапке клевера, брошенного им на ночь. Трещали в саду цикады. Сладкий запах душистого табака проникал в комнаты.

— Ну вот, и слава богу, — в который раз бормотал седой Алексей Власович, пододвигая горячую чашку с чаем. — И успокоились мы, сами повидавши, как возвернулись наши звери. Сколько лет-то прошло?..

— Ты Кавказа припоминаешь? — Зарецкий наклонился к другу. — Не забыл, как ловил да как мы везли его в Питер и дальше?

— Маленько помнил. А вот увидал быка, как он из клетки вылез, так враз все и прояснилось. Почудилось мне, будто он и есть наш Кавказ, тольки подросший, справный телом. Что голова, что стать, тут уж без ошибки: нашенских кровей. Погостил по заморьям — и домой прибыл. К месту рождения, значит.

— Журавль. Молодой еще. По-научному в нем пять шестых зубриной крови. И ведет он родословную от Кавказа.

— Вот ведь как! По кругу.

Время показало, что их труд во спасение дикого зверя на Кавказе не прошел бесследно. Зубры снова здесь.

— Могет быть, — сказал опять Телеусов, — что нонешние егеря счастливее нас окажутся, как ты считаешь?

— Счастливей?

— Я о Мише, сынке вашем, думаю. И об этой смелой девахе, которая с ним взялась за зубров. Говорю, счастливей нас будут. Сохранят и умножат для блага…

— Мир нужен, вот что главное, Власович. Тогда и природа не порушится, и зверь уцелеет.

— А ежели война? Разговоры всякие слышу. — Он пытливо смотрел на Зарецкого.

— Не поминайте о ней, Алексей Власович. — Данута Францевна прижала к лицу руки. — Скольких людей мы потеряли, сколько близких! Будем надеяться на лучшее.

— И то… Лучше о хорошем подумаем. Года не пройдет — зубрята появятся. Тогда их можно на волю. И мы побудем на Кише, полюбуемся, как да что, порадуемся за порядок в заповеднике.

Андрей Михайлович согласно кивал. Взгляд его скользнул по только что просмотренным газетам. И он не сдержал озабоченного вздоха.

В мире бушевала война.

Глава пятая

На своей родине. Директор знакомится с зубрами. Похороны Телеусова. Решение старого Зарецкого. В Москве, у Гептнера. Признание на вечерней поляне. Война. Бизоны из зоопарка. Трагедия

1

— Это называется пластичностью организма. Есть же у них кавказская кровь? Потому и легко прижились.

Так говорил Жарков, наблюдая за поведением зубров на новом месте.

А новое место отличалось от старого, как свет от тьмы, как море от суши.

Разреженный и прохладный воздух зубрам явно нравился, он бодрил, от него по коже пробегали мурашки, вызывали странную щекочущую возбужденность. Хотелось бегать, валяться, играть, что вовсе не подобало крупным зверям с характером более чем замкнутым.

По утрам, когда земля согревалась и начинала источать душистый свежий запах, росные травы так были сладки, так приятно хрустели на зубах, что пастьба доставляла зверям огромное удовольствие. Быстро насытившись, зубры не ложились, а вытягивались гуськом и шли цепочкой к месту, где была соль. Волна, все еще не считавшая Журавля за взрослого, шла, естественно, первой. Еруню она оттеснила.

Зубры любили стоять над солонцом, даже вдоволь нализавшись. Солнце пригревало бока, от лоснящейся шерсти исходил парок. Когда согревались, приходило озорство. Жанка и Лира подхватывались и мчались по кругу, вверх, вниз, лавируя между кленов, — только ошметки из-под копыт. Это выглядело столь заразительно, что Журавль, Еруня и Волна тоже кидались за молодыми, обгоняли их, с необыкновенной легкостью взлетали на крутые бугры, перепрыгивали ручьи — и все