Любого путника в этом месте охватывает совершенно особое чувство; ему слышится шум войны, он видит войска, идущие на приступ, и царей, мчащихся в колесницах.

«Это Иерусалим силы, могущества и войны, — думает путник и содрогается при воспоминании о всех этих кровавых деяниях. — Не этот ли Иерусалим убивает людей?» И, тотчас пожав плечами, отвечает самому себе: «Нет, это невозможно, ведь уже столько веков прошло с тех пор, как здесь звенели мечи и текли реки крови».

И путешественник идет дальше.

Когда он поворачивает за угол стены и входит в восточную часть города, перед ним открывается совсем другое зрелище. Это священная часть города. Здесь все наводит на мысль о древних первосвященниках и служителях храма. Здесь находится Стена Плача, где раввины в длинных красных или синих бархатных одеждах оплакивают разрушение Храма и гнев Божий. Здесь возвышается храмовая гора Мориа. От стены местность спускается в Иосафатову долину с ее гробницами, а по ту сторону долины видны Гефсимания и Масличная гора, откуда Иисус был вознесен на небо. В стене виден камень, на котором будет стоять Христос в Судный день, держа в руках конец тонкой, как волос нити, а другой конец ее будет держать Магомет, стоя на Масличной горе. И все мертвые должны будут проходить по этой нити через Иосафатову долину, и праведные достигнут другой стороны долины, а грешники низринутся в геенну огненную.

Идя здесь, путник думает: «Это Иерусалим смерти и суда, здесь открываются небеса и ад. Но и не этот Иерусалим убивает. Трубы судного дня молчат, и огонь геенны потух».

Путешественник идет дальше вокруг стены и достигает наконец северной части города. Здесь открывается пустынная, сухая и однообразная равнина. Здесь находится голая скала, именуемая Голгофой, здесь же пещера, где Иеремия слагал свои песни плача. Здесь же около стены находится купель Вифезда и тянется под мрачными сводами Страстной путь. Это Иерусалим скорби и страдания, муки и искупления.

Путешественник на минуту останавливается и задумчиво созерцает эту мрачную картину. «Нет, это не тот Иерусалим, который убивает людей», — думает он и идет дальше.

Но какая перемена происходит, когда он поворачивает на запад! Здесь за городскими стенами раскинулся новый город, с величественными дворцами миссий и громадными гостиницами. Здесь находится русская церковь, больница и громадный странноприимный дом, вмещающий в себя двадцать тысяч паломников. Консулы и епископы строят себе здесь прекрасные загородные дома, а пилигримы ходят по церковным и сувенирным лавкам. Здесь по широким светлым улицам ездят экипажи, на каждом шагу встречаются витрины магазинов, банки и справочные бюро для путешественников.

По другую сторону тянутся красивые иудейские и немецкие земледельческие колонии, большие монастыри и всевозможные благотворительные учреждения. На каждом шагу попадаются монахи и монахини, сестры милосердия и послушницы, священники и миссионеры. Здесь живут ученые, исследователи иерусалимских древностей и старые английские дамы, которым кажется, что они не могут жить ни в каком другом месте.

Здесь находятся великолепные миссионерские школы, ученики которых пользуются бесплатным обучением, питанием, одеждой и содержанием только для того, чтобы легче было завладеть их душами. Здесь высятся миссионерские больницы, в которые больных прямо-таки заманивают, чтобы нежным и заботливым уходом обратить их в свою веру. Здесь устраиваются собрания и диспуты, на которых идет ожесточенная борьба за души.

Здесь католики клевещут на протестантов, методисты дурно отзываются о квакерах, лютеране восстают против реформаторов, а русские — против армян. Здесь гнездится зависть, а всякое милосердие изгнано. Здесь религиозный философ сомневается в Искупителе, а правоверный спорит с еретиком. Здесь все друг друга ненавидят во славу Божью.

И здесь-то находишь то, чего искал. Здесь Иерусалим — охотник за душами, Иерусалим — злоречия, лжи, клеветы и порока. Здесь преследуют без пощады и убивают без оружия. Вот этот-то Иерусалим и убивает людей.

С тех пор, как шведские крестьяне приехали в Иерусалим, члены гордонской колонии заметили большую перемену в отношении к ним окружающих.

Сначала это были мелочи. Так, например, английский проповедник методистов перестал им кланяться, а благочестивые Сионские сестры, жившие в монастыре около арки Ессе Homo, при встрече с ними переходили на другую сторону улицы, словно боясь заразиться от них чем-нибудь дурным.

Никто из колонистов не обращал на это внимания и не задумывался над этим, даже после случая с проезжими американцами, которые провели у них весь вечер в дружеской беседе и обещали прийти на следующий день, но, встретив на улице миссис Гордон и мисс Юнг, сделали вид, что не узнают их.

Были случаи и посерьезнее. Так, когда молодые женщины из колонии пошли в новые лавки у Яффских ворот, греческие купцы крикнули им несколько оскорбительных слов, и хотя женщины их не поняли, но выражение лиц и тон купцов заставили их покраснеть.

Колонисты старались убедить себя, что все это просто случайность. «В христианской части города про нас распустили какую-нибудь клевету, — говорили они, — но это скоро пройдет».

Старые гордонисты вспоминали, что про них уже не раз распускали злые слухи. Их упрекали в том, что они не хотят учить своих детей; что они живут за счет одной богатой вдовы, которую они совершенно обобрали; что они оставляют больных без помощи, потому что не хотят противиться воле Божьей; что они ведут роскошную праздную жизнь и только делают вид, что стараются восстановить истинное христианство.

«Такие же слухи распускают и теперь, — говорили они. — Но клевета умрет так же, как и раньше, потому что в ней нет и крупицы правды».

Тут случилось, что женщина из Вифлеема, которая каждый день приносила им плоды и овощи, вдруг перестала ходить к ним. Гордонисты отыскали ее и старались уговорить снова носить им товар, но та самым решительным образом отказалась продать им хоть одну морковку.

От этого уже нельзя было отмахнуться. Колонисты поняли, что распущенные слухи касаются их всех и проникли всюду.

Вскоре они получили этому подтверждение. Однажды несколько сестер находились в церкви Святого Гроба, когда туда пришла толпа русских богомольцев. Добродушные русские радостно им закивали, стараясь объяснить, что и они тоже христиане. В эту минуту пришел русский священник и сказал несколько слов богомольцам. Тогда они начали креститься и грозить шведам кулаками, а вид у них был такой, словно они готовы были прогнать гордонистов из церкви.

Близ Иерусалима жили немецкие крестьяне-сектанты. Эти немцы уже много лет как переселились в Иерусалим. И на родине, и в Иерусалиме они терпели много притеснений, но стойко выдержали все это, и теперь владели большими великолепными колониями в Каиафе и Яффе, не считая той, которую они основали в самом Иерусалиме.

Один из этих колонистов пришел однажды к миссис Гордон и откровенно сказал ей, что слышал дурные вещи про ее приверженцев.

— Это миссионеры распускают про вас клевету, — сказал он, кивая на западную часть города. — Правда, если бы я сам на опыте не знал, что можно клеветать на людей совершенно невинных, я бы тоже отказался продавать вам муку и мясо. Но для меня ясно, что так они мстят вам за то, что вы в последнее время приобрели так много последователей.