убитая вовсе… Все помогали, конечно, ничего не скажу… Деньги собирали. Даже дети со своих завтраков несли. И школьники наши все были притихшие и подавленные этот месяц, мне потом рассказывали…

Я кивнул понимающе: смерть махнула крылом над всей школой, дав понять и учителям, и родителям, и школьникам всю бренность и бессмысленную жестокость бытия. Тяжелый бесполезный урок жизни. Двойной.

– И я с тех пор…

Она вдруг замолчала, так и не сказав, что же она с тех пор. Долго молчала. Молчал и я. А потом вдруг спросила:

– Вы в бога верите?

Почему-то мне показалось, что сказать «нет» в этой ситуации было бы как-то жестоко, словно отнять у нее последнюю игрушку, если она вдруг нашла утешение в вере. И я соврал:

– Ну-у… Я, скорее, агностик. Не исключаю такой возможности.

– А на хер он тогда нужен? – вдруг жестко и будто не своим, злым голосом спросила она, и в этот миг черты ее лица гневно изменились, она на секунду напомнила мне какую-то хищную злую птицу. Но затем лицо снова покорно обмякло. И она даже попыталась улыбнуться, чтобы таким образом словно сгладить эту вспышку своей некрасивости.

– А вы женаты, Александр?

– Женат. Ее зовут Лена. – Я посмотрел на уже давно остывшую кружку с чаем, к которой за время ее долгого рассказа так и не посмел прикоснуться. А теперь чего уж… Менять надо.

– Где вы познакомились? – спросила она, и как-то странно покивала головой, словно приглашая меня войти, только не в дом, а в прошлое.

– Познакомились… Ну, познакомились мы в гостях. Как потом выяснилось, мои друзья специально нас свели, потому что все вокруг меня давно уже были женаты. Как это называется… сватовство? Они полагали, что если они тянут семейный воз, а я хожу свободным, то это несправедливо…

Говоря это, я вдруг подумал: а стоит ли мне ерничать и хохмить на тему того, будто семья – это воз, учитывая, что этого «воза» жизнь ее лишила с такой непринужденной жестокостью, что мое эстрадное ерничанье могло Светлану задеть, поскольку слишком уж контрастировало с ее историей, только что мне поведанной. Она бы за этот воз, наверное, полжизни отдала. Да не наверное, а точно!

Но Светлана не заморачивалась такими сопоставлениями, относя мои слова про «воз» и тяжесть семейной жизни к тому разряду, к которому они и относились, – разряду дежурных шуток нашей жизни, к коим не нужно серьезно относиться и даже замечать. Ну, сказал и сказал, пошутил и ладно. Она отметала шелуху и просто слушала, внимая истории чужих отношений, раз уж нет своих.

– В общем, устроили друзья нам эти смотрины, о которых мы не знали, что это смотрины. А потом сильно радовались, когда история закончилась свадьбой.

Светлана молчала, не задавая мне наводящих вопросов, видимо, боясь перебить мысль. Которой у меня не было. И значит, мне самому надо было теперь задавать себе вопросы, чтобы продолжить рассказ.

– И в общем, мы начали встречаться… – Господи, что же ей еще рассказать-то? – Поехали через полгода на море. А потом просто вкатились в женитьбу. Потому что оба не слишком уже молодые были по тем временам. Ну, она-то помоложе, конечно, но мне уже почти тридцатник накатывал. Это сейчас как-то долго не женятся, замуж не выходят. А в наше время…

Сказав «наше время» я вдруг почувствовал себя каким-то жутким стариком, и мне в этот момент еще больше захотелось к Лене.

– А в наше время, – повторил я, – все как-то быстро выскакивали. Девушка в 26–28 считалась уже старой девой.

– Ну, да, – кивнула Светлана. – Но вы ее хоть любили?

– А почему вы не спрашиваете, любила ли она меня?

– Потому что она вас любила, – уверенно сказала Светлана. – Вас не за что не любить.

И в этой ее последней фразе прозвучала настолько точно очерченная женская суть, что я чуть не прослезился от жалости. Но придавил эмоцию и просто вздохнул.

– Да. Она меня любит, конечно.

– А вы? – с мягкой настойчивостью повторила Светлана.

– И я, – почти не соврал я.

Может быть, с ее чисто женской интуицией она и заметила бы эту мою полуложь, но с ее опять-таки чисто женской верой в любовь и лучшее, она предпочла поверить. Да я и сам себе уже верил со вчерашнего утра.

– А дети? Дети у вас есть?

Про детей мне говорить не хотелось. Но и подвесить вопрос в пустоте я не мог после ее откровений. Решил сразу закрыть его и ответить на менее трудный:

– Нет. Детей нет… А что касается любви, то… С женщинами в этом смысле легко – они просто влюбляются в мужчину и все. И любят на автомате. Вот как детей своих. Они это умеют биологически. А вот мужчины… не знаю, может быть, не все мужчины, а только я такой, но я с первого взгляда не влюбляюсь. Не умею. Мне надо вработаться.

Я посмотрел на Светлану – как она воспринимает мои построения? Она молча слушала.

– У меня на первом месте голова. – Я вспомнил про Инну и поправился. – Правда, не всегда… Но скажем так – я полюбил свою жену уже в процессе жизни. И чем дольше мы жили, тем больше ее любил.

– А я думала, так только у женщин бывает. Это женский тип любви. Вернее, похож чем-то на женский. Нам ведь, женщинам, сложнее. Самка может выбирать себе партнера только из тех самцов, что выбрали ее! Узок круг! Потому любовь у женщины легче включается. Ей просто деваться некуда. А у вас выбор шире. Вы мужики…

Я внутренне порадовался переводу темы в ее любимую биологическую сторону, потому что это было равносильно смене темы. От не очень простой для меня к абстрактно-научной.

– Нам тоже нелегко, Света, мужикам-то! Самка может запросто меня отшить, потому что я ей не понравился! Алкоголик. На рожу кривой…

– Ой, – Светлана очень по-женски махнула рукой. – Рожа здесь вообще не главное. Был бы человек хороший, умный и добрый. А с лица воду не пить.

– Так я про то и говорю! Вам – не пить, вы любую квазимоду полюбите! А нам – пить! Потому что мы ищем красоту, а вы защиту. И вы выбираете из тех, кто выбрал вас, а мы – из тех, кто нас не отшил.

– Ну, и у кого выбор больше?

Я задумался. И признал ее правоту:

– У мужиков! У нас выбор – почти из всего женского поголовья! Точнее, из тех, кого мы чисто технически успеем встретить за жизнь. Это очень много! Потом это великое множество, конечно,