— Нет, не позвоню, — сказал я, потому что у меня холодок по коже пробежал, когда я представил себе разговор с мамой.

— А вот я пойду и позвоню! Потому что у меня еще есть сердце, и я не хочу, чтобы моя мать прожила на десять лет меньше.

Она вылезла из машины, сильно хлопнула дверью и побежала к будке телефона-автомата на другой стороне шоссе. О содержании ее беседы с Мигуэлой я узнал чуть позже во всех деталях.

— С тобой все в порядке? — вскричала Мигуэла. — Вас похитили? Где ты, милая? Где?

— Нет, нас не похитили. Не волнуйся, мама, со мной и с Аликом все в порядке, мы у Энрике.

— У какого еще Энрике?

— Как какого? У Энрике Хомбрэ — моего отца.

— Твой отец умер полтора года назад, Мерседес.

— Как? — испугалась Мерседес и уставилась на нашего Энрике, болтавшего со старой негритянкой у кассы.

— Я тебе не говорила, чтобы ты не вздумала ехать на его могилу.

— Боже мой, — ужаснулась Мерседес. — Мама, я больше не могу разговаривать. Я еще позвоню тебе, — пообещала она и положила трубку, из которой до последнего момента доносилось: «Стой! Подожди! Постой!»

В машине она все рассказала мне, и я сначала не поверил.

— Я давно хотела тебя спросить, — настороженно поинтересовалась Мерседес у Энрике, когда мы тронулись в путь. — Не ты ли написал книгу, которая стоит у тебя в шкафу?

— Какую еще книгу?

— Ту единственную в твоем доме.

— Ах эту! Не, это мне подружка подарила для смеху. Надо же, говорит, где-то с твоим проклятым именем живет нормальный человек. Даже вот книгу написал. Ну а потом я и сам начал пользоваться этим в общении с девочками, давать им эту книгу и говорить, что это я ее сам написал. Ну и дуры же попадались. Бывало, прочтут книжку и так и начинают меня боготворить. Эх, сколько раз эта книжечка меня выручала. А я и в глаза ее автора не видал. Вот же, думаю, лопух, он старается, пишет, а я за него девочек прижимаю.

Мерседес не выдержала и дала ему хорошенькую пощечину.

— Эй, киска, ты это чего! — вильнул по шоссе лжеотец.

— Да так, — сдерживаясь, сказала Мерседес, — это тебе за всех обманутых женщин.

— А ты у нас, оказывается, феминистка, — многозначительно заметил Энрике Второй.

— Одно хорошо, — заметила уже дома Мерседес, когда мы сидели одни. — Я все-таки не цыганка.

А мне уже было начало это нравиться. Когда любишь, то все начинает в человеке нравиться, вплоть до его недостатков и темных сторон. Так что я даже немного расстроился, что моя Кармен не цыганских кровей. Хотя, конечно, каталонка это тоже не так уж и плохо.

Вот так оказалось, что мы на иждивении совершенно чужого человека, да еще и полного психа. У него геморрой был вместо души и склероз вместо нравственных принципов. Хотя он и был редкостная свинья, но одно я знал точно — нашей бабушке он бы понравился.

Где-то ближе к обеду ему, видимо, надоело катить по прямой автостраде, и он съехал на сельскую извилистую дорогу, вздымая пыль, промчался, подпрыгивая на неровностях, мимо обросшего плющом монастыря и километра через полтора остановился возле не то озера, не то болота, заросшего камышом и кувшинками, с гнилой лодочкой возле берега.

— Все, приехали! — решительно сказал без особых комментариев наш водитель и заглушил двигатель.

— Что-то не очень-то это похоже на Лазурный Берег, — подметила Мерседес.

Немного покричав и подувшись в знак протеста, мы тихонько согласились с Мерседес оставить это дело до его следующего провала в бездну забвения, из которой мы его легко вытащим не только на Ривьеру, а хоть на край света.

С собой у нас было три палатки, но мы разбили только одну на случай дождя, а сами решили ночевать у костра, так как погода стояла душная. Духота частенько заканчивается грозой, но в грозу лучше ночевать в машине, чем в какой-то палатке.

Пообедав чем бог послал, мы раздвинули телескопические удочки и уселись рыбачить в смрадных водах озера. Часа два у нас ничего не клевало, пока я не плюнул на червей и не насадил на крючок овода, на которого мне попалась громадных размеров жаба.

Мерседес убежала на поляну, матерясь от омерзения, пока я ловил в руку летавшую как циркач на леске лягуху. Мне и самому было противно, но Энрике мой улов очень понравился, и он пообещал приготовить из него настоящий французский ужин.

Когда уже начало смеркаться, на берегу появился престранного вида велосипедист. Это был осанистый седовласый господин не в чем-нибудь, а в настоящем черном фраке с ласточкиным хвостом и белых перчатках, всем видом своим похожий на дирижера. Он спешился и, стоя на расстоянии, что-то строго нам сказал, пересыпая речь словами «пардон», «сильвупле» и каким-то еще «приве».

— Что он сказал? — настороженно спросила у Энрике Мерседес.

— Этот мерзкий тип, — сказал наш собственный мерзкий тип, — утверждает, что это частная территория.

Мы с Мерседес переглянулись.

— А ты откуда такой взялся-то? — напористо спросил у седого джентльмена наш папа. — Опомнись, папаша, на дворе двадцать первый век. На кой хрен ты напялил фрак?

— Я являться дворецкий мсье Дезьена, хозяина этих владений, — с гордым возмущением представился нам фрачник.

— Вот что, мосье Дворецкий, бон нюи, — махнул рукой Энрике, — короче говоря, педалировал бы ты отсюдова.

— Бон нию, — поклонился дворецкий и гордо от нас укатил.

Больше в тот день к нам никто не являлся, и к наступлению ночи мы поймали еще парочку пахнущих тиной рыб. К этому времени наш папаша уже валялся пьяный и ползал по траве, тихо приговаривая: «Я кузнечик, меня никто не боится, я кузнечик, у меня позади две большие-большие ноги» и так далее.

С утра пораньше опять появился мрачный дирижер на велосипеде, а за ним прискакали три всадника на странных плешивых и полосатых, но очень статных лошадях. Наряжены всадники были для игры в поло: в черных жокейских шлемах, красных суконных куртках, обтягивающих белых штанах и коричневых шнурованных сапогах, — вид у них был холеный, надменный и благопристойный, если бы не странные лошади; у одного конника было большое помповое ружье.

Папы нашего они не нашли, так как мы и сами не знали, куда он запропастился. Но сами мы были в спешном порядке вынуждены собрать вещи, сложить как попало палатку в багажник и ехать, петляя по злачным окрестностям, в поисках нашего большого непоседливого насекомого.

Через минут пятнадцать мы, очевидно, зарулили на поле для гольфа, так как в погоню за нами ринулся целый батальон маленьких белых машинок, от которых мы быстро оторвались. На другом конце имения нас встретили все те же всадники и начали палить в воздух из ружья.

Мы даже было забеспокоились об Энрике, как вдруг нас догнала красивая женщина на лошади — как оказалось, хозяйка имения, — и по-английски предложила нам свою помощь. От нее-то мы и узнали о злосчастных ночных приключениях нашего заблудшего и многострадального отца.