слышал папин голос, и в нем не было гнева и страдания, их сменила другая эмоция. – Экон, пожалуйста».

Папа не умолял его остаться – он умолял его уйти. Он вовсе не считал его худшим сыном.

Папа любил его.

– Экон.

Экон открыл глаза, будто выныривая из пучины. Он снова мог дышать, и голоса исчезли. Коффи слабо улыбалась ему.

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, – тихо ответил Экон. – Мне… лучше.

* * *

Экон проснулся до рассвета, прибрал их убогий лагерь и снова изучил карту. Казалось странным, что это только третья ночь в джунглях: за такое короткое время случилось так много. Он снова вытащил из сумки дневник Нкрумы, чтобы изучить карту.

Они по-прежнему были далеко от цивилизации и тем более от какого-нибудь врача. Он взглянул на Коффи. Она спала – он в итоге позволил ей уснуть, – но по-прежнему дрожала от лихорадки. Он сглотнул. Судя по записям Нкрумы, она уже должна была бы умереть. Тот факт, что этого не произошло, уже был небольшим чудом, но он знал, что без лечения она не протянет долго, а припасы у них кончились.

Как можно осторожнее он поднял Коффи, заставляя ее встать на ноги. Он присел, позволив ей забраться на спину, а потом подхватил ее руками под колени, помогая удержаться. Это был не самый удобный способ перемещаться – Коффи была не особенно тяжелой, но была высокой, – но Экон не возмущался. Внутри него боролись две разные эмоции, конкурируя за внимание. Был страх – он по-прежнему переживал за Коффи, – но была и неприкрытая радость, глубокое облегчение. То, что Коффи сказала ему прошлой ночью, то, что она помогла ему понять, изменило его жизнь: он буквально чувствовал себя легче.

Папа любил тебя.

Все это время он думал, что папа его ненавидел. Он думал, что это вполне оправданно, кошмар овладел его разумом. Но теперь он познал подлинную истину. Ему было по-прежнему больно понимать, что папа умер за него, но он чувствовал себя лучше теперь, когда понимал, что папа сам это выбрал, – в этом и было все дело.

* * *

Утро превратилось в полдень быстрее, чем он хотел бы. Экон смотрел на небо. Вечер наступит уже скоро, а у них все еще не было еды. Их время истекало, и он не знал, что делать. Он по-прежнему думал об этом, когда услышал, как хрустнула ветка, а затем кто-то резко вдохнул и ахнул.

Настолько быстро, насколько это было возможно с Коффи на спине, Экон развернулся, обхватив рукоятку ханджари. Коффи застонала от резкого движения, и Экон ощутил спиной ее сердцебиение. Его собственный пульс тоже ускорился. Он осознал, как им повезло, что после грутсленга они больше не встретили никаких обитателей джунглей, и теперь начал подозревать, что удача им изменила. Нужно было сделать выбор. Ему будет проще драться, если он не будет держать Коффи на спине. Он сможет защитить их, но это значит, что он опустит Коффи на землю и она будет уязвима. Он напрягся, услышав, как ветка хрустнула снова, на этот раз у него за спиной, а затем услышал отчетливое шипение. Его кровь застыла. Если это еще один грутсленг или что-то вроде него, у них нет шансов.

– Коффи. – Экон старался говорить как можно тише, одновременно осматривая деревья. – Слушай меня. Я понимаю, что ты устала, но тебе придется бежать. Я не могу одновременно драться и нести тебя, тебе нужно будет…

Экон остановился так внезапно, что Коффи чуть не соскользнула с его спины. Он смотрел прямо вперед, на деревья, но джунгли, похоже, шутили с ним. Из теней вышли две женщины, такие, каких Экон никогда раньше не видел. Кожа у них была темно-коричневая, как у него, но прозрачная, а их кудрявые дреды были серебристо-белыми, бледными, как луна. Они казались существующими вне времени, как и деревья, из-за которых они вышли, и Экон не знал, восхищает его это или пугает. Одна из них высоко подняла длинное копье, и он застыл. Еще секунду женщина смотрела на него, а затем наклонила голову, и в ее взгляде читался вопрос.

– Мы не причиним вреда. – Он не мог поднять руки, чтобы продемонстрировать мирные намерения, потому что ему нужно было удерживать Коффи на спине, но он медленно отпустил рукоятку ханджари. – Нам просто нужна помощь, пожалуйста, помогите.

– Я не слишком хорошо говорю на человеческих языках. – Более низкорослая из двух женщин посмотрела на свою спутницу и нахмурилась, а потом снова посмотрела на Экона. – А ты?

Сердце Экона упало, когда вторая женщина покачала головой. Первая подняла копье еще выше, и он поежился. Она была достаточно близко, чтобы с легкостью пронзить их обоих одним броском.

– Пожалуйста. – Экон повторил это слово, а затем попытался кивнуть через плечо, чтобы показать на Коффи. С тех пор как появились две женщины, она ничего не произнесла и не пошевелилась, и это его пугало. – Пожалуйста, моя подруга умирает…

– Она умрет.

Экон вздрогнул, высматривая источник нового голоса, а затем снова посмотрел на двух беловолосых женщин. К его удивлению, обе опустили копья и склонили головы перед чем-то, что было у него за спиной. Экон повернулся и увидел, в чем дело.

Третья женщина, старше и меньше ростом, чем первые две, шагала к ним, пугающе тихо пробираясь между деревьями. Экон не сразу осознал, почему ее вид так тревожит его, но потом уловил причину. Было что-то в том, как она держала себя, – она выглядела сильной, несмотря на хрупкое тело, словно опасности джунглей ее не волновали. Черная туника на ней была простой, но чистой, а повязка на голове полностью скрывала волосы, если они были. В ее ушах болтались деревянные кольца, а когда она помахала рукой, толстые браслеты у нее на запястьях забренчали друг о друга.

– Твоя подруга съела плоды дерева умлеби. – В ее голосе неожиданно прозвучало сочувствие, которое не вязалось со строгими черными глазами и резко очерченным ртом.

Экон кивнул.

– Мы не знали, что оно злое.

Старая женщина покачала головой, и Экону показалось, что в ее глазах что-то мелькнуло.

– Оно не злое, просто его не понимают. Дерево умлеби очень старое, очень мудрое, и оно легко выходит из себя, если его обидеть. – Она подняла бровь: – Хотя подозреваю, что в заметках Сатао все это не уместилось.

– Сатао? – Экон вздрогнул. – Ты… ты знаешь Сатао Нкруму?

В ее глазах появилась отчетливая грусть.

– Однажды виделась с ним.

– Но как?..

Она подняла ладонь, прерывая поток его вопросов.

– Плод умлеби можно съесть,