На следующий вечер к ужину, как ни странно, огород был вскопан. Ломами. К приезду комбата эти ломы были из последних сил вбиты в край ровного, чуть ли не по камешку просеянного садового участка. Земля была взрыхлена – осторожненько, чтобы ничего не повредить – даже под деревьями и забором, возле курятника и свинарника. Не вскопанными остались разве что выложенные кирпичом дорожки.

Бойцы во главе с лейтенантом держались за ломы, чтобы не упасть. Чуть получше выглядели только Валетов и Бабочкин, но и они не спотыкались и не падали исключительно из-за того, что к их кирзачам были прикручены глубоко вонзившиеся в землю альпинистские «кошки». Малорослым дембелям с ломом управляться было до крайности неудобно, и Мудрецкий использовал их как две живые бороны. Благо у старлея Бекетова в заначке нашлось удивительно подходящее для этого снаряжение.

В сопровождении хозяина участка подполковник Стойлохряков принимал работу. Шел по дорожке, время от времени останавливался и брезгливо ковырял ботинком бархатистую почву. Сзади шел глава сельской администрации, восхищенно крутил головой и хватался за мелкие комочки грунта. При первом же прикосновении комочки разваливались почти что в пыль. Но не слишком мелкую – как раз такую, как нужно. Биологическая наука в лице Мудрецкого и сельский опыт дембеля Бабочкина сошлись во мнениях именно на таком размере.

– Ты погляди, Валерьич, – наконец выдавил из себя Шпындрюк. – Ведь как сделали, а?! Ну, был я на выставках, даже в Москве, но так ни один агроном на моей памяти землю-то не причесывал! Может, ты их еще оставишь послужить? Пусть они мне расскажут, как можно такое за день сделать!

– Ну и как же, лейтенант? – хмуро обернулся Стойлохряков. – Объясни!

– Ручками, товарищ комбат, ручками. Вот этими, – пересохшим горлом каркнул Мудрецкий и с трудом оторвал от лома одну ладонь. Показал ее проверочной комиссии – пятерня, как в перчатку, была обернута в грязный, наклеенный вкривь и вкось лейкопластырь. – И головой. И еще – очень уж всем отсюда хочется!

– Во! Слышал, Архипыч? – поднял палец комбат. – Твои алкаши в жизни так не справятся – ни за бутылку, ни за литр! А если солдату дембеля хочется, он тебе вилкой море выкопает и спичкой гору сдвинет! Ну что, обормоты, думаете, взяли аккорд?

Две или три головы устало кивнули, остальным не хватило сил и на этот несложный жест.

– А я вот сейчас проверю. Было задание – как пух, на штык лопаты. Протопоп Архипыч, где у тебя инструмент?..

Из сарая была извлечена штыковая лопата, при виде которой кто-то из химиков не выдержал и зарыдал, но тут же был остановлен ударом в ухо. Поскольку у боевого товарища половина сил ушла не на замах, а на подъем руки на нужный уровень, удар получился не слишком сильным – ухо упруго отбросило кулак и даже не покраснело при этом.

Лопата была здоровенная, треугольная, и длина ее штыка чуть ли не вдвое превышала стандартную армейскую, наизусть и до рефлекса заученную любым, кто копал окопы полного профиля. Комбат то ли бережно, то ли брезгливо держал ее двумя пальцами за кончик черенка. Вынес на середину огорода, вытянул руку – не вверх, вбок, от острия до земли расстояние было пальца три – и выпустил.

Тронутая ржавчиной незаточенная железка ушла в произведение солдатского искусства по самые отогнутые плечики. Черенок торчал из земли, как показанный подполковнику Стойлохрякову средний палец над грязным кулаком.

– Штык, товарищ комбат, – выдохнул Мудрецкий и утер непрошеную слезу. – Полный штык.

– Вижу, есть у вас мягкие местечки. А ну-ка все проверю! – Подполковник заметался по кирпичным дорожкам, выискивая брак в работе. Бесполезно. В любом месте лопата показывала комбату все тот же неприличный жест.

– Да оставь ты их, Петр Валерьич! – наконец вступился за солдат хозяин участка. – Видишь же, все сделали, и ни веточки не тронуто! Ну я же и сам не ожидал, чтобы твои раздолбаи так все чистенько... Отпусти ты их, лучше уже не будет!

– Погоди, Архипыч. – Стойлохряков нагнулся и поднял у самой дорожки комок земли размером с десятикопеечную монетку, не больше. – Это что?! Это что, я вас спрашиваю?!

– Это с ваших берцев, товарищ подполковник, – спокойно ответил Мудрецкий. – Видите, наискось вдавлено? И глины здесь такой нету, здесь только чернозем. У нас возле парка такая глина...

– Не вижу! Ни хрена не вижу! – радостно взревел комбат. – Вижу, что аккорд не взят! Все, сволочи, вы у меня будете копать отсюда и до конца июня!

– Товарищ подполковник, уговор был – сутки, до девяти завтрашнего утра! – Лейтенант не уступал. Терять ни ему, ни его солдатам было нечего.

– Уговор, говоришь?! – Стойлохрякова перекосило. – А вот тебе уго... Ладно! Уговор так уговор, – внезапно согласился он. – Можете пока что поковыряться здесь. Но кто это там мне про распорядок говорил, ась? Через десять минут ужин, так что ломики положили и быстренько побежали, попробуйте мне не успеть! А мы тут с Архипычем посидим, уговорим чего-нибудь за ваши успехи... завтрашние. Потому что я вас и после отбоя проверю, и до подъема, и на завтраке. У вас после завтрака будет целых полчаса на то, чтобы взрыть все заново и в мелкий песок! В пух и прах, лейтенант Мудацкий!

– Мудрецкий, – все так же спокойно прохрипел Юрий. – Понял, товарищ подполковник. В пух и прах. Сделаем. Разрешите идти?

– Давай-давай, вали отседова! – Комбат повернулся к ошарашенному главе администрации. – Вот так, Архипыч, их воспитывать надо!

За его спиной прозвучала отрывистая команда, зазвенел металл. Еще один короткий приказ, и командирское ухо уловило привычный грохот удаляющихся сапог. «Четко бегут, кучкой, как на кроссе», – отметил довольный собой Стойлохряков. Ему все-таки удалось застроить непокорного «пиджака», а завтра он придумает для этого гнилого интеллигента и его борзых щенков что-нибудь еще.

– От добра добра не ищут, – к удивлению подполковника, пробормотал его старый друг Шпындрюк. – Отпустил бы ты их, Валерьич, а? Ведь постарались ребятки!

– Я в твой колхоз не лезу, и ты мне не мешай личный состав дрючить! – набычился комбат. – Приказ был, должны выполнить! Пусть только попробуют не перекопать все за полчаса, хе-хе! И пусть попробуют перекопать! Завтра с утра давай ко мне, подумаем, где еще их припахать можно будет, весна длинная... А к девяти подъедем, продерем, вывернем и дальше пошлем!

Через час после отбоя в казарме батальона было тихо. Слишком тихо. Никто не ползал под койками, отрабатывая ночное вождение, не бил никого сапогом по голове, не строил молодых для осмотра фанеры и даже не шуршал в туалете зубной щеткой. Слышался только осторожный шелест дыхания да иногда лишь поскрипывали кости переминающегося с ноги на ногу дневального. Неосторожного таракана, вздумавшего с топотом пробежаться по потолку, поймали и удавили свои же собратья. При всем при том батальон не спал. Все ждали, что будут делать химики, свершившие невиданный в истории Российской армии аккорд и так подло обманутые собственным комбатом.

Комбат, решивший выполнить свое обещание, подошел к казарме и прислушался. Посмотрел на часы – полночь, по всем армейским традициям из окон должны торчать головы стоящих на шухере «духов», а из-за их спин – доноситься стройные голоса застраиваемых одногодков. Не поверил своим ушам, на всякий случай прочистил их пальцем. Потом вынул шариковую ручку и прочистил ею – сначала один слуховой проход, потом другой. Пожалел, что не взял шомпол-протирку от «макарова», она для ковыряния в ушах подходила почти идеально. Пощелкал пальцами, удивился – со слухом все было нормально. Осторожно скрипнула дверь, и подполковник Стойлохряков впервые в жизни заколебался – а стоит ли заходить в спальное помещение вверенного ему батальона. Но любопытство пересилило, и он осторожно прокрался внутрь.