Вторым белым был Джо Цицеро, эмигрант из Литвы. Мозес догадывался, почему он оказался в Африке – и кто его послал. Это был орел с яростным сердцем, такой же, как сам Мозес, и союзник, когда обсуждалась необходимость прямых и даже насильственных действий. Мозес сел рядом с ним, напротив Фишера. Сегодня ему понадобится поддержка Джо Цицеро.

Маркус Арчер, любивший готовить, поставил перед ним тарелку почек с пряностями и яичницу по-ковбойски, но не успел Мозес доесть, как начали собираться другие. Вместе пришли Нельсон Мандела и его верный союзник Тамбо. За ними быстро последовали Уолтер Сисулу, Мбеки и другие, и наконец длинный стол оказался завален газетами и грязными тарелками, чашками с кофе и пепельницами, которые вскоре переполнились сигаретными окурками.

Воздух был пропитан табачным дымом и кухонными ароматами Маркуса, а разговор шел серьезный и напряженный: собравшиеся пытались договориться, каковы цели предстоящей кампании неповиновения.

– Мы должны разбудить сознание наших людей, заставить их отказаться от тупой, скотской покорности угнетению, – выдвинул главное положение Нельсон Мандела, и сидевший наискосок от него Мозес нахмурился.

– Гораздо важнее пробудить совесть окружающего мира, ведь именно оттуда к нам придет окончательное спасение.

– Наш народ… – начал Мандела, но Мозес перебил:

– Наш народ бессилен без оружия и подготовки. Силы угнетения, выступающие против нас, слишком могучи. Без оружия нам не победить.

– Значит, ты отказываешься от мирного пути? – спросил Мандела. – Ты считаешь, свободу можно получить только с помощью оружия?

– Революцию нужно сделать сильной и закалить в крови масс, – подтвердил Мозес. – Таков всегда ее путь.

– Господа! Господа. – Брэм Фишер поднял руку, пытаясь остановить их. – Вернемся к главному вопросу. Мы согласны с тем, что кампанией неповиновения хотим вывести народ из спячки и привлечь внимание всего мира. Таковы две наши главнейшие цели. Теперь давайте примем решение касательно второстепенных целей.

– Сделать АНК единственным подлинным орудием освобождения, – предложил Мозес. – В настоящее время у нас меньше семи тысяч членов, но мы должны задаться целью довести их численность к концу кампании до ста тысяч.

С этим согласились все, даже Мандела и Тамбо кивнули. Решение прошло единогласно, и можно было переходить к следующим деталям кампании.

Мероприятие задумывалось массовое, потому что планировалась общенациональная кампания, которая должна была одновременно проходить во всех центрах Южно-Африканского Союза, чтобы заставить правительство задействовать максимум ресурсов и проверить ответную реакцию сил поддержания правопорядка.

– Мы должны заполнять их тюрьмы, пока те не лопнут. Должны сами напрашиваться на аресты, пока механизм тирании не сломается от напряжения, – говорил Нельсон Мандела.

Еще три дня провели они на кухне «Холма Пака», вырабатывая соглашения по самым мелким деталям, готовя списки лиц и мест, уточняя время действия с учетом транспорта и средств связи, протягивая линии связи от центрального комитета к провинциальным штабам движения и в конечном счете к местным кадрам в каждом черном пригороде и поселке.

Работа была утомительная, но наконец осталось принять последнее решение – в какой день все начнется. Все посмотрели на сидевшего во главе стола Альберта Лутули, и тот ни секунды не колебался.

– Двадцать шестое июня, – сказал он и, услышав одобрительный гомон, продолжил: – Да будет так. Мы все знаем свои задачи. – И в традиционном приветствии поднял вверх большие пальцы: – Amandla!Сила! Ngawethu!

Когда Мозес направился туда, где за эвкалиптами стоял его старый «бьюик», солнце заполняло западную часть неба горячим оранжевым и дымчато-красным светом. Мозеса ждал Джо Цицеро. Он прислонился к серебристому стволу эвкалипта, сложив руки на широкой груди, похожий на медведя, приземистый, невысокий, мощный.

Когда Мозес подошел, Цицеро выпрямился.

– Не подвезешь до Браамфонтейна, товарищ? – спросил он, и Мозес открыл перед ним дверцу «бьюика». Десять минут они ехали молча, потом Джо негромко сказал:

– Удивительно, что мы с тобой до сих пор не говорили наедине.

Неуловимый акцент, короткая черная борода, плоские славянские черты лица, а глаза темные, как смола.

– Почему удивительно? – спросил Мозес.

– У нас общие взгляды, – ответил Джо. – Мы оба истинные сыны революции.

– Ты в этом уверен?

– Уверен, – кивнул Джо. – Я изучал тебя и слушал с восторгом и одобрением. Я верю, что ты один из тех стальных людей, в которых нуждается революция, товарищ.

Мозес ничего не ответил. Он продолжал смотреть на дорогу, лицо его оставалось бесстрастным; тишина длилась; Мозес вынуждал собеседника нарушить ее.

– Что ты чувствуешь к матушке-России? – наконец негромко спросил Джо, и Мозес задумался.

– У России никогда не было колоний в Африке, – начал он осторожно. – Я знаю, что она поддерживает борьбу в Малайе, Алжире и Кении. Я считаю, что она подлинный союзник угнетенных этого мира.

Джо улыбнулся и закурил еще одну сигарету «Антилопа-прыгун» из красно-белой пачки. Курил он одну за другой, и его короткие, толстые пальцы были темно-коричневыми.

– Путь к свободе крут и тернист, – сказал он. – Революционер никогда не бывает в безопасности. Нужны стражи революции, чтобы защищать пролетариат от самого себя.

– Да, – согласился Мозес. – Я читал труды Маркса и Ленина.

– Значит, я был прав, – сказал Джо. – Ты веришь. Мы должны стать друзьями – добрыми друзьями. Впереди трудные дни, и понадобятся стальные люди. – Он протянул руку к заднему сиденью и взял свой дипломат. – Высади меня у центрального железнодорожного вокзала, товарищ.

* * *

Уже два часа как стемнело, когда Мозес добрался до лагеря в ущелье под пещерами Сунди и припарковал «бьюик» за цилиндрическим сооружением из гофрированных металлических листов, которое служило конторой экспедиции. Мозес пошел к хижине Тары Кортни, ступая неслышно, чтобы не встревожить ее. Он видел ее силуэт на брезентовой стене. Она лежала на койке и читала при свете лампы «петромакс»; он поскреб брезент и увидел, как Тара вздрогнула.

– Не бойся, – негромко сказал он. – Это я.Ее ответ прозвучал тоже негромко, но радостно:

– Боже, я думала, ты никогда не придешь.

Она была охвачена лихорадкой желания. Во время предыдущих беременностей ее мучила тошнота, она казалась себе разбухшей, и сама мысль о сексе в ту пору казалась ей отвратительной. Но сейчас, хотя она была беременна уже три месяца, ее желание стало безумным. Мозес как будто почувствовал эту потребность, но не торопился ее удовлетворять. Он, обнаженный, лежал на спине и был подобен столбу из черного гранита. Тара набросилась на него. Она всхлипывала и негромко вскрикивала, одновременно неловкая и искусная, ее тело, которое еще не разбухло из-за ребенка, дергалось над Мозесом; он лежал неподвижно, а Тара преодолевала пределы физической выносливости, пределы возможностей плоти, она была ненасытна, но наконец обессилела, скатилась с возлюбленного и лежала, тяжело дыша. Ее каштановые волосы промокли от пота и прилипли ко лбу и шее, а внутреннюю часть бедер окрасил тонкий слой крови – такой силы была ее страсть.