И все же… Ужасно трудно думать о делах, когда она танцует с Гарри!

Тут музыка смолкла. Уже?.. Софи хотелось броситься ему на шею и долго целовать, прижимая к себе, потому что…

Потому что, хоть и ненадолго, она почувствовала, какова жизнь в его мире. Тут она именно жила, а не подглядывала в замочную скважину. И наконец-то она поняла, что это такое – быть особенной. Поняла, какими когда-то были ее предки. Конечно, они вовсе не считались искусными ремесленниками, изобретателями или храбрыми воинами. Просто они были рождены особенными. Были рождены аристократами.

Более того, сейчас она вдруг вообразила… поверила, что и для него она – особенная.

Может, так и есть. Но теперь она сознавала, что эта история подходила к концу. Да, пора было завершать эту трагикомедию. Или, возможно, фарс.

Немного позже.

Лонгмор наблюдал, как мадам с необычайной легкостью очаровывала всех без исключения джентльменов. Сам он стоял рядом с матерью, тоже наблюдавшей за француженкой. Аддерли же находился в другом конце зала.

– Ты позволишь им увести ее у тебя из под носа? – не выдержав, спросила мать. – На твоем месте, Гарри, я не была бы так уж уверена в ней. Возможно, ты первый в этом забеге, но другие могут легко тебя нагнать.

Изобразив удивление, граф устремил взгляд на мать.

– И нечего так на меня смотреть! – рассердилась маркиза. – Этим ты только показываешь степень своей глупости!

– Ничего не могу с собой поделать. Дама показалась мне не совсем той, которую вы, миледи, хотели бы выбрать мне в невесты.

– Да, верно, она совсем не та, которую я бы выбрала, – процедила мать. – Но все же…

Лонгмор приподнял брови, а мать заявила:

– Ее английский невыносим. Сомневаюсь, что она получила хорошее образование.

– У некоторых людей просто нет способностей к языкам, – возразил граф.

– Так или иначе… В общем, она, может, и дура, но очень красива.

– И с красивым состоянием.

– Не будь вульгарным, Гарри.

– Будь она нищенкой, ты не поощряла бы меня гоняться за ней, – заметил Лонгмор. – И все же я не понимаю, к чему такая спешка… – Он взглянул на танцующих и снова заметил Аддерли, наблюдавшего за мадам. – О, смотрите!.. Мадам танцует с третьим сыном леди Бартрам. Будет очень жаль, если он завоюет сердце леди и ее огромное состояние.

– Будет очень жаль, если ты уступишь любую женщину этому грубому созданию, – проворчала мать. – Но дело твое, Гарри. Ты всегда поступаешь по-своему. Как и твоя сестра. Клянусь, Господь наградил меня самыми неблагодарными и непокорными детьми на свете. Если бы Клара послушалась меня, не попала бы в столь злосчастную ситуацию! Мне он нравится все меньше. К тому же я его презираю. Взгляни на него! Два танца с Кларой, – и уже забыл о ней. Как подумаю, кого она могла заполучить… Нет, это уже слишком. Как нагло он глазеет на мадам! Смеет же!

– По-моему, они все нагло на нее глазеют.

– А ты, должна тебе сказать, весьма спокойно к этому относишься.

– Полагаю, к этому следует привыкнуть. Она всегда и везде будет привлекать внимание.

Насупившись, леди Уорфорд с минуту наблюдала за мадам. Потом сказала:

– Знаешь, Гарри, она кого-то мне напоминает…

Танец заканчивался, и Лонгмор заметил, как Аддерли пробирается к мадам.

– О нет, милый – процедил граф. – Забавляйся с кем хочешь, только не с моей веселой вдовой.

– С твоей? – удивилась мать. – Но она же не твоя. И ты ничего не сделал, чтобы завоевать ее.

– Все равно Аддерли не имеет на нее права. Он помолвлен с моей сестрой. Не говоря уже о том, что мадам обещала этот танец мне.

– Не устраивай сцен, Гарри! Только не здесь!

– Матушка вы ранили меня в самое сердце. Я никогда не устраиваю сцен.

Он не спешил и не расталкивал людей. Лорду Лонгмору это не требовалось. Достаточно было изобразить на лице соответствующее выражение – и гости поспешно перед ним расступались.

Когда граф подошел к парочке, оказалось, что Аддерли, неприлично близко наклонившись к уху мадам, что-то ей шептал.

– Жаль прерывать ваш тет-а-тет, – заявил Лонгмор, – но этот танец мой.

– По-моему, вы ошибаетесь. – Аддерли покачал головой. – Мадам де Вернон обещала танец мне.

Мадам в недоумении посмотрела на мужчин – и вдруг виновато потупилась.

– Какой ужас… Прошу меня простить, лорд Адд-лиии, Лорд Лан-мор верно говорить. Этот танец я обещать ему. Моя ужасная память… Умоляю не судить меня строго. Но ваш танец – следующий.

– Следующим будет ужин, – напомнил Лонгмор. – Поскольку это последний танец перед ужином… Полагаю, что удостоюсь чести повести вас к столу.

– Совершенно верно. Я забыть.

– Как легко вы все забываете! – упрекнул даму граф.

Она ответила ему неприязненным взглядом. А вот Аддерли достался куда более благосклонный.

– Увидимся после ужина, лорд Адд-лиии. Если я не слишком устать.

Аддерли поклонился и отошел со злорадной ухмылкой.

Лонгмор проводил его глазами, затем обратился к мадам:

– Считаете мое общество утомительным?

– Я не то сказать. Вы неправильно понять мои слова.

– И ваш взгляд тоже?

– О чем вы? – в растерянности пробормотала француженка.

– Я заметил, как вы на него смотрели. Полагаете, что я не могу распознать кокетство?

– Но почему я не могу кокетничать?! – возмутилась мадам – Почему мы снова и снова ссоримся из-за этого? Разве у меня на шее ошейник собачий? Я не ваш собака на поводке, лорд Лан-мор! И не принадлежать вам!

«Мечтай-мечтай», – мысленно ответил граф. Изобразив вежливую улыбку, проговорил:

– Возможно, вы правы. Но этот джентльмен принадлежит моей сестре, как я уже указывал вам.

– Чудовищно! В чем вы меня обвинять? Красть этого человека у ваша сестра?

– На днях вы, похоже, считали, что его срочно требуется украсть.

Мадам в раздражении взмахнула ручкой.

– Я сердилась и наговорить глупости. Но совсем недавно встретить вашу матушка, который так дружелюбно меня встретить. И ваша сестра простить мне маленькую ошибку. С чего вдруг мне их расстроить? Я здесь чужая. Одна. Никто меня не защитить. Кроме мои друзья. О, как я рада завести друзья!..

– Рад за вас. – Граф кивнул. – Однако же… Когда дружба переходит границы…

– Нет, я только приветлива! – Глаза блеснули синим огнем. – Да, конечно, я флиртовать с ними немного, как все женщины. Не понимать, почему вам это не нравиться. Вы не сказать мне ни единого восхищенного слова.