– Николай Оттович!.. – нельзя сказать, что сон совсем слетел с Соймонова, но спать уже в значительной степени расхотелось. – Вам же нельзя…

– Что кому «нельзя» на броненосце, решаю я, – ухмыльнулся капитан первого ранга. – Вам больше нельзя находиться на мостике. И вообще в вертикальном положении. А еще нельзя спорить со своим командиром. Мне сейчас принесут кресло. Василий Нилович останется со мной, а вы, господа, – немедленно в свои каюты. И… Благодарю за службу! Ступайте!

Ничего не оставалось, как только подчиниться. Василий добрел до своей каюты и, не раздеваясь, рухнул на койку. И «провалился»…

Шести часов в царстве Морфея провести не удалось, но и четырех хватило – молодой организм вполне мог таким удовлетвориться, «запас прочности» в двадцать четыре года имеется еще тот…

И Василий, разбуженный вестовым, немедленно отправился к командиру…

– Извините, что пришлось прервать ваш отдых, Василий Михайлович, – встретил своего старшего офицера на мостике Эссен, – но наш корабельный эскулап уже в пятый раз приходил и требует моего возвращения если и не в лазарет, то хотя бы в салон. И он, пожалуй, прав – неважное у меня самочувствие, погорячился я… Так что прошу извинить…

– О чем речь, Николай Оттович! – даже слегка обиделся Василий. – Конечно, идите к себе. Отдыхайте, выздоравливайте и ни о чем не беспокойтесь – я все обеспечу. Тем более что основные опасности позади, идем «домой», как я понимаю…

– Домой, – кивнул командир броненосца, – крейсера уже присоединились, «Кубань» с миноносцами тоже. Так что все в «штатном» режиме – к вечеру будем у Владивостока.

Эскадра уже действительно следовала к русским берегам в полном порядке: «Бородино» вел за собой «Победу» с «Пересветом» в одной колонне, чуть правее шли корабли Ухтомского, еще восточнее следовали крейсера, «Жемчуг», по-прежнему несущий флаг командующего, наблюдался на левой раковине, а «Кубань», так и не пригодившаяся в качестве эскадренного угольщика, шла в замке эскадры, вместе с четырьмя миноносцами кавторанга Дурново.

– Иди досыпать, – попытался спровадить с мостика Черкасова Василий.

– Не-а, – отозвался артиллерист, – мне еще по всем казематам пройтись. И по башням. Нужно держать руку на пульсе… Да и выспался я твоими стараниями. Так что с мостика пока удалюсь, но можешь в случае чего на меня рассчитывать.

– Договорились. Шуруй к своим пушкам… Стой! Если не затруднит – попроси нашего повара кофе прислать сюда. Ладно?

– Будет исполнено в лучшем виде – сначала кофе на мостик, потом пушки, – не преминул подпустить шпильку Черкасов.

– Ты это прекрати, – не воспринял шутки Соймонов. – Сначала со своими орудиями разберись… Сложно, что ли, по дороге заглянуть? У меня глаза еще не до конца открылись.

– Да не беспокойся – организую. Коньячку к кофе не прислать?

– Вот уж точно не надо, – Василия внутренне передернуло от воспоминания о полученной при Цусиме ране, которой могло и не быть без предложенных тем же Черкасовым пары глотков коньяку. – Перед сном непременно выпью рюмашку-другую, но не раньше.

– Как скажешь, – старший артиллерист отправился по своим профессиональным делам.

Минут через двадцать офицерский повар прислал на мостик кофе и оладьи с вареньем, и жизнь стала постепенно возвращаться к организму лейтенанта.

Все шло вполне нормально, и еще часа через полтора Соймонов решил, что вполне можно доверить распоряжаться на броненосце вахтенному начальнику, а самому пообедать. Да и пройтись по «Пересвету» не мешало.

Принимать пищу пришлось в своей каюте, ибо кают-компания была вдрызг разбита во время боя. Ее обгорелые стены и палуба не скоро еще примут офицеров для встречи за общим табльдотом.

По повреждениям все оказалось предсказуемо: что можно было подлатать своими силами – сделано, а то, что только в условиях порта – ждало своего часа.

Эскадра не рискнула подходить к Владивостоку к вечеру, и ночевать пришлось в море. Оставались опасения по поводу минных атак противника, но угроза уже не являлась столь актуальной, как в непосредственной близости от места сражения. Ночь прошла спокойно, и практически сразу после рассвета корабли Вирена увидели родные берега.

Еще не лег на дно бухты Золотой Рог якорь последнего зашедшего в нее броненосца, а телеграф уже отстукивал в Петербург результаты сражения. А оттуда, естественно, новости разлетелись по всему свету – Российской империи скрывать было нечего…

Зачем люди смотрят, например, бокс? Или вообще бои без правил. А ведь ходят на эти соревнования, покупают билеты и с азартом следят, как совершенно незнакомый им человек валтузит другого так, что просто кровавые сопли по сторонам. Зачем римские правители устраивали для горожан гладиаторские бои? Почему в то, отнюдь не самое сытое, время «зрелища» приравнивались к «хлебу»? Кровавые, заметим, зрелища.

Думаете, изменилась с тех пор людская природа? Зря. Может, чуть-чуть прикрыта внешней «лакировкой» христианской морали, но информацию о каких-нибудь кровавых событиях и нынешний житель планеты всегда воспринимает с особым интересом.

Среднестатистического жителя Испании, Швеции, Греции или Мексики совершенно не волновало, кто победит в этой войне, Россия или Япония. Но газетчики всего мира выложили информацию о результатах боя в Японском море на первые полосы своих изданий.

А уж для тех, кто проживал в странах, «сделавших ставки», очередная победа русского флота либо била по кошельку, либо наполняла его.

И если Франция и Германия могли удовлетворенно потирать руки, то в туманном Альбионе и Соединенных Штатах финансисты, поставившие в этой войне на Страну восходящего солнца, судорожно пытались представить, как они смогут вернуть теперь деньги, данные в долг своим восточным друзьям. Было совершенно очевидно, что Япония стремительно превращается в совершенно явного банкрота на мировом рынке, что никак не устраивало финансовых воротил. Требовалось немедленное заключение мира, чтобы иметь возможность хоть в перспективе выжать долги из своих узкоглазых «друзей».

Банкиры нажали на политиков. Политики, в свою очередь, стали засыпать телеграммами Токио.

Токио молчал…

Формально говоря, у японцев имелся серьезный козырь для переговоров: армия Оямы «сдерживала» в Маньчжурии вдвое превосходящие силы русских.

На самом деле никого сдерживать не приходилось: после поражения под Мукденом Куропаткин отошел на Сыпингинские высоты и расположился там со своей армией. После его смещения и утверждения на пост командующего генерала Линевича ничего не изменилось – русские уже более полугода продолжали копить силы и воздерживались от активных действий, ограничиваясь кавалерийскими рейдами в тыл противника.

А силы выросли серьезно: вернулось в строй около сорока тысяч выздоровевших, шестьдесят тысяч добровольцев прибыло из Европейской части России, прислали по корпусу Виленский, Одесский, Киевский, Московский, Варшавский и Казанский округа. Даже Гвардия не осталась в стороне – царь, видя единодушное желание своих любимых полков отправиться на войну с Японией, предложил бросить жребий. Ехать выпало Павловскому, Семеновскому и Литовскому в пехоте и конногренадерам от кавалерии.