я, подхватила с песка брюки, но надевать их не стала. – Кристина поругалась с мужем, и у тебя появилась надежда! Но зачем было… – Дыхание перехватило, и по щекам все же потекли слезы. Я слишком долго держала в себе разрушительную ревность к Кристине. Потому что хотела, чтобы Матвей любил меня в тысячу раз сильнее! И никогда не отворачивался вот так…

– Это Дашка тебе наговорила? – Матвей издал мученический стон и покачал головой. – Старая история с Кристиной не имеет к нам никакого отношения. Она поругалась с мужем – да, приехала – да, но я лишний раз убедился в том, что чувства давно ушли, и несколько лет я попросту страдал ерундой. Я не люблю Кристину, слышишь? Не люблю. Она чуткий человек, и я готов поддержать ее в трудную минуту, я готов посочувствовать и сказать, что нужно хорошенько подумать, помириться с Пашкой и нарожать еще кучу детей. И все! – Матвей сделал один маленький шаг ко мне. – Я помню тебя маленькой, беззащитной, одинокой и брошенной отцом… Веселой девчонкой, но растерянной. И это единственный барьер, который стоит между нами. Я постоянно боюсь сделать что-то не то и тем самым обидеть тебя. И я понимаю, что слишком тороплюсь.

– Я для тебя как младшая сестра, так? – спросила я из последних сил, вытирая слезы.

– Нет, – Матвей улыбнулся. – Вспомни, что было пару минут назад, ну разве с сестрами так поступают? Если я тебя обидел, прости.

Почему я не уехала пару дней назад, когда сказка еще жила на первых страницах? Когда не родилась эта боль, а в душе парили мечты?

Я не могла поверить Матвею, он попросту пытался утешить и успокоить, потому что привык заботиться обо мне… Бабушка права, слишком много невезения в моей жизни, и не нужно придумывать себе то, чего не может быть. Замки из песка всегда смывает волной.

– Я не обижаюсь, – мотнула я головой. – Совсем не обижаюсь. Просто замерзла и пойду в дом.

Не оборачиваясь, быстрым шагом я направилась к дому. Но волнение вцепилось в меня мертвой хваткой, и правая нога стала тяжелеть, медленно, но верно превращая меня в хромую раненную утку. Попытки идти ровно не увенчались успехом, а так не хотелось показывать слабость… «Ну почему именно сейчас!», – подумала я, и попробовала идти быстрее.

– Ты ударилась?! Почему ты хромаешь?! – крикнул Матвей мне в спину и тут же оказался рядом.

– Споткнулась… – буркнула я и добавила: – Ничего страшного.

Но Матвей видимо считал иначе, он с легкостью подхватил меня на руки и понес по дороге. И, да, я сразу почувствовала себя маленькой, растерянной, беззащитной, одинокой…

– Только не сопротивляйся, – устало сказал он. – Я донесу тебя до двери и уйду к себе. Не беспокойся.

Он так и сделал. Оставшись одна в комнате, я долго слушала тишину, а потом приняла решение.

Глава 24

Петербург. Далекое прошлое…

Дом Муромовых Соне помог отыскать младший брат Аглаи. От одиннадцатилетнего мальчишки не могли укрыться никакие тайны Петербурга. Целыми днями он носился по улицам и переулкам с друзьями, пока старшие братья помогали отцу в булошной.

Это только кажется, что подняться по ступенькам, зайти в зал, поприветствовать других гостей – легко. Но это не так… Соня нарочно приехала с опозданием, чтобы смешаться с приглашенными и хотя бы ненадолго остаться незамеченной. Затеряться во время ужина не получилось бы, да и невозможно сейчас съесть хотя бы крошку хлеба.

В каждом полноватом мужчине виделся Николай Степанович.

В каждой светловолосой девушке – Оля.

Но Лешку Соловья Соня не спутала бы ни с кем. Сердце звало и боялось одновременно.

«Я здесь не лишняя, меня же пригласили», – успокаивала она себя, и осторожно двигалась вдоль стены за спинами гостей.

Дом Муромовых очень походил на дом Николая Степановича, здесь так же присутствовала сдержанность, и в обстановке преобладали коричневые и серые тона. Но Лев Григорьевич явно увлекался живописью, столько картин видеть сразу не приходилось.

Гостей было много, большую часть приглашенных Соня никогда не встречала, и от этого становилось легче. Ужин остался позади, непринужденные беседы текли плавно, танцы постепенно притягивали пары. Дальняя часть зала, где располагались музыканты, собрала молодежь, здесь царила более оживленная атмосфера и часто слышался смех.

Выбрав место около группы зеленых кресел, на которых удобно расположились трое пожилых мужчин в мундирах, Соня остановилась. Сейчас ее закрывали две дамы в пышных платья, и можно было немного передохнуть от сильных волнений, и решить, как поступить дальше.

Подойти к Николаю Степановичу и поздороваться? Но что он скажет…

Подойти к Оле? Но зачем…

– Не оборачивайся, – раздался за спиной голос Соловья, и Соня вздрогнула от неожиданности.

– Ты… – выдохнула она и сначала улыбнулась, а потом сжала губы, пытаясь побороть навалившийся страх.

– Николай Степанович сказал: ты надолго уехала к тетке в Калугу. Но вот почему-то я не поверил. – Он усмехнулся. – Абакумов просто не знает, что мы жили на одном чердаке, и мне известно, что никакой тетки у тебя нет.

Соня угадала улыбку Соловья, и сразу стало легче. Он попросил не оборачиваться – и хорошо, душе требовались секунды, минуты, чтобы хоть немного успокоиться. Наверное, Лешка сделал бесшумный шаг и подошел ближе, потому что шею коснулось его дыхание. Или показалось?..

– Мне не разрешили приехать, – честно призналась Соня.

– Я бы уже завтра отправился тебя искать.

– Правда?

– Никогда не сомневайся во мне.

Глаза предательски защипали, но Соня прогнала слезы.

– А где сейчас Николай Степанович и Оля? – спросила она.

– Напротив, но значительно правее тебя. Там, где пейзаж с маками. Почему тебе не разрешили приехать к нам, и зачем эта выдумка про Калугу?

– Не знаю… – торопливо ответила Соня, и мгновенно угадала, что Лешка ей не поверит.

– Уверен, ты знаешь, – просто сказал он. – Но я не стану настаивать, давай сделаем так: потом ты обязательно мне все расскажешь. Договорились?

– Да.

– Обернись, уже можно.

Обернувшись, Соня поняла, отчего Лешка попросил не делать этого сразу. Он сбрил бороду, и сейчас широко улыбался, получая удовольствие от выражения ее лица. Как же он теперь походил на того Соловья… На того, который рассказывал страшные истории на чердаке Прохора, отстаивал уличные законы и шептал: «Не вздумай хорошо петь. Кто их знает…»

– Ты сбрил бороду, – выдохнула Соня.

– Приятно, что ты заметила.

Она подняла руку, желая коснуться щеки Соловья, но вовремя вспомнила: подобные поступки неприемлемы на светских ужинах. Рука опустилась, улыбка тронула губы.

– Я бесконечно соскучилась по тебе, – прошептала Соня, чувствуя, как щеки краснеют. – И я скучала долгие годы… – Она замолчала не