Заметив у Оуэна первые признаки простуды — он начал часто чихать и кашлять, и у него потекло из носа, — Дэн Нидэм решил, что постановка «Рождественской песни» от этого только выиграет. Нет, Дэн вовсе не хотел, чтобы Оуэн всерьез разболелся. Достаточно покашливания, чихания, или даже сморкания: услышав из-под темного капюшона такие сугубо человеческие звуки, зрители непременно расслабятся. А если Оуэн пару раз чихнет или хлюпнет носом, может, это даже вызовет смешок-другой, — Дэн уверял, что вовсе не обидится, если в зале кто-то хихикнет.

— Зато может обидеться Оуэн, — возразил я. — Ему, по-моему, не понравится, если в зале засмеются, пусть даже совсем чуть-чуть.

— Да я и не собираюсь сделать Духа Будущих Святок комическим персонажем, — втолковывал мне Дэн. — Я просто хотел придать ему что-то человеческое.

Тут, по мнению Дэна, и заключалась главная беда: под одеждой Духа не угадывался человек. Ростом с маленького ребенка, это существо двигалось по-взрослому; а его власть над сценическим пространством казалась и вовсе сверхъестественной.

— Ты только представь себе, — сказал Дэн. — Призрак, который чихает, кашляет и сморкается, — согласись, это уже не так страшно?

Но как быть с чихающим, кашляющим и сморкающимся Младенцем Христом? — думал я. Если Виггины так настаивали, чтобы маленький Иисус не плакал, что они скажут о простуженном Сыне Божьем?

В то Рождество болели все. Не успел Дэн отойти от бронхита, как у него начался конъюнктивит. Лидия кашляла с такой силой, что ее инвалидная коляска иногда сама собой откатывалась назад. Когда закхекал и захлюпал носом мистер Эрли, игравший Призрака Марли, Дэн пошутил, что если каждый из призраков чем-то заболеет, то это придаст всей пьесе невиданную гармонию. Мистер Фиш, у которого было больше всех слов, берегся как мог, так что Скрудж иногда отшатывался от Призрака Марли даже сильнее, чем того требовал сценарий.

Бабушка вздыхала, что не может выйти на улицу, и жаловалась на гололед. Простуда ее не пугала, а вот упасть на льду бабушка страшно боялась. «В моем возрасте, — объясняла мне она, — достаточно раз упасть, чтобы сломать бедро, — а потом будешь долго и медленно умирать от воспаления легких». Лидия кашляла и кивала, кивала и кашляла, как заведенная, но ни она, ни бабушка не пожелали поделиться со мной своей стариковской мудростью и объяснить, с какой стати перелом бедра должен привести к воспалению легких, не говоря уже о «долгой и медленной» смерти.

— Но ты ведь должна посмотреть на Оуэна в «Рождественской песни»! — настаивал я.

— Я и так достаточно часто его вижу, — ответила бабушка.

— Мистер Фиш тоже хорошо играет, — продолжал я ее уговаривать.

— А я и мистера Фиша тоже часто вижу, — заметила бабушка.

Восторженная статья в «Грейвсендском вестнике», приведшая Оуэна Мини в такую ярость, кажется, надолго погрузила мистера Фиша в молчаливо-подавленное состояние. Заходя к нам после ужина, он часто и протяжно вздыхал и ничего не говорил. Что же касается нашего мрачного почтальона, мистера Моррисона,то невозможно описать, какие страдания ему приносила молва об успехе Оуэна. Он сгибался под тяжестью своей кожаной сумки так, будто нес на плечах бремя гораздо более тяжкое, чем обычный для Рождества дополнительный груз открыток. И то сказать, каково было мистеру Моррисону разносить весь тираж «Грейвсендского вестника», где его бывшую роль называют «не просто ключевой, но ведущей», а Оуэна Мини осыпают такими похвалами, о которых сам Моррисон и мечтать не мог?

Дэн сообщил мне, что за всю первую неделю мистер Моррисон так и не пришел посмотреть постановку. К удивлению Дэна, мистер и миссис Мини в зрительном зале тоже не появились.

— Они что, не читают «Грейвсендский вестник»? — спросил меня Дэн.

Я не мог представить миссис Мини за чтением: она же так занята все время. Ведь ее пристальный взгляд постоянно устремлен то на стены, то в угол, то мимо окна, то на тлеющий огонь в камине, то на манекен — когда ей еще читать газеты? А мистер Мини был не из тех мужчин, что читают хотя бы спортивную колонку. Я догадывался и о том, что сам Оуэн ни разу не говорил родителям о «Рождественской песни»; в конце концов, он ведь не хотел, чтобы они знали о рождественском утреннике.

Пожалуй, мистер Мини мог услышать о пьесе от кого-нибудь из рабочих в карьере — какой-нибудь камнерез или жена крановщика вполне могли побывать на представлении или хотя бы прочитать о пьесе в «Вестнике», а потом поделиться с мистером Мини:

— Говорят, ваш сын стал театральной звездой.

Но я явственно представлял, как бы Оуэн опроверг все слухи.

«МНЕ ПРОСТО НУЖНО БЫЛО ВЫРУЧИТЬ ДЭНА. У НЕГО ВЫШЛА НЕСТЫКОВКА — УШЕЛ АКТЕР, ЧТО ИГРАЛ ПРИЗРАКА ВЫ ЗНАЕТЕ МОРРИСОНА, ЭТОГО ТРУСЛИВОГО ПОЧТАРЯ? НУ ВОТ. ОН ПРОСТО ИСПУГАЛСЯ ВЫХОДИТЬ НА ПУБЛИКУ. ЭТО ОЧЕНЬ МАЛЕНЬКАЯ РОЛЬ — В НЕЙ ДАЖЕ НЕТУ СЛОВ. ДА И ПЬЕСА, ПО-МОЕМУ, ТАК СЕБЕ — НЕ СЛИШКОМ ПРАВДОПОДОБНАЯ. И ЛИЦА МОЕГО ТОЖЕ НЕ ВИДНО. Я ВООБЩЕ ПОЯВЛЯЮСЬ НА СЦЕНЕ СОВСЕМ НЕНАДОЛГО — НА КАКИЕ-ТО ПЯТЬ МИНУТ…»

Я уверен, что именно так Оуэн и повернул бы все дело. Мне казалось, он чересчур задирает нос, а родителей буквально тиранит. Мы все проходим через некий этап — у кого-то он длится всю жизнь, — когда немного стесняемся родителей; нам неприятно быть с ними рядом — вдруг они сделают или скажут что-то такое, отчего нам станет за них неловко. Но у Оуэна это стеснение, по-моему, превосходило все мыслимые масштабы — и именно поэтому, думал я, он держит родителей на таком расстоянии. А уж отцом он просто раскомандовался. В таком возрасте мы обычно сами переживаем, что родители нами командуют; Оуэн же постоянно указывал своему отцу, что тому делать.

Во мне стеснительность Оуэна вызывала мало сочувствия. Мне ведь так не хватало мамы; я бы сделал что угодно, только бы она все время находилась где-то рядом. А Дэн не был мне родным отцом, и я никогда его не стеснялся. Наоборот, мне нравилось, когда он рядом, — ведь бабушка, хотя и любила меня, держалась довольно отстраненно.

— Оуэн, — обратился к нему Дэн как-то вечером. — Ты бы пригласил родителей посмотреть пьесу, а? Скажем, на заключительное представление — в сочельник?

— БОЮСЬ, В СОЧЕЛЬНИК ОНИ БУДУТ ЗАНЯТЫ, — ответил Оуэн.

— Ну тогда, может, как-нибудь пораньше? — спросил Дэн. — В один из ближайших вечеров, например. Хочешь, я сам их приглашу? В общем-то, в любой вечер было бы здорово.

— ЗНАЕШЬ, ОНИ НЕ СОВСЕМ, ЧТО НАЗЫВАЕТСЯ, ТЕАТРАЛЫ, — признался Оуэн. — ТЫ ТОЛЬКО НЕ ОБИЖАЙСЯ, ДЭН, НО, БОЮСЬ, МОИМ РОДИТЕЛЯМ БУДЕТ СКУЧНО.

— Но ведь на тебя-то они, верно, с удовольствием посмотрели бы, а, Оуэн? — сказал Дэн. — Неужели им неинтересно, как ты играешь?

— ОНИ ЛЮБЯТ ТОЛЬКО ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ, — сказал Оуэн. — НУ, РЕАЛИСТЫ, ПОНИМАЕШЬ? ИХ НЕ ОЧЕНЬ-ТО УВЛЕКАЮТ ВСЯКИЕ ВЫДУМКИ, ФАНТАЗИИ И ВСЕ ТАКОЕ — ИМ ЭТО НЕИНТЕРЕСНО. А УЖ С ПРИВИДЕНИЯМИ — ЭТИ ВЕЩИ ВООБЩЕ НЕ ДЛЯ НИХ.

— Привидения не для них? — переспросил Дэн.

— ВСЕ ТАКИЕ ВЕЩИ — НЕ ДЛЯ НИХ, — ответил Оуэн.