– Скажи мне что-нибудь приятное!

– Я по заказу не умею, – возразил Корнелий.

– Тогда неприятное!

– Орать начнешь.

Варвара перевернулась на живот:

– Хочешь сказать, тебе действительно есть что сказать, чтобы я начала орать?

– Ну вот, уже начинаешь!

Варвара приготовилась возразить, но Добряк вдруг вскочил с коврика и, задрав морду, завыл. Выл он страшно, отрывисто, с бесконечным унынием, точно видел перед собой болтавшийся на веревке труп. Варвара схватилась за тесак.

– Кто-то пришел по нашу душу! – сказала она и не ошиблась.

Засов на железной двери растекся, как масло. Сама же дверь резко распахнулась, ударив в грудь подбежавшего Корнелия. Связной света упал. Флейта вылетела у него из рук и закатилась под стол. В комнату ворвались Эрб и Бурцель.

Эрб наклонился над Корнелием, собираясь пронзить его акинаком, но тот закричал от ужаса и, как заяц, лягнул его ногами. Эрб упал. На Эрба сверху прыгнул Добряк. Корнелий перескочил через Добряка и вырвался в переход. В дверях он обернулся, крича, чтобы Варвара бежала за ним, но на Варваре липкой массой висел Тухломон, а Бурцель тянул к ней свободную от германского клинка руку.

Добряк, рыча, рвал лицо Эрба. Корнелий увидел, что тартарианец привстает и, защищаясь локтем левой руки, резко бьет пса по голове литой рукояткой своего акинака. Дверь захлопнулась перед носом у Корнелия. Изнутри повернулся замок, уцелевший, когда расплавился засов.

Корнелий бросился на железную дверь, колотя ее. Но она была слишком прочной, чтобы ее выбить. Страж света заплакал. Он был безоружен. Флейта осталась с той стороны. В последний раз врезавшись плечом в дверь, он телепортировал к Эссиорху, едва сумев сосредоточиться, чтобы не засесть в потолке…

* * *

Матвей насадил на палку соломенную шляпку Бабани и держал ее перед Иркой, которая атаковала ее рункой. В последнее мгновение Матвей всегда успевал убрать шляпу, и вновь она издевательски покачивалась и вращалась на палке. Будь на месте шляпы даже средненький страж мрака, он давно бы уже пустил Ирку на мелкую нарезку.

– У меня руки отвисают! Она тяжеленная, как лом! – пожаловалась Ирка, когда соломенная шляпка в очередной раз легко коснулась ее носа и закрутилась перед ним, находясь слишком близко, чтобы рункой можно было что-то сделать.

– А кстати, это свежая мысль! – одобрил Багров. – Я раздобуду тебе лом. Ты будешь тренироваться с ним, а после лома рунка покажется тебе удочкой!

И снова шляпа прыгала перед Иркой, дразня ее растрепанной красной ленточкой.

На сей раз Ирка поступила мудрее. Она резко повернулась и древком копья подсекла Багрову ноги. Тот не ожидал этого и упал. Шляпа слетела с палки. Ирка вскинула рунку и решительным ударом пригвоздила шляпу к земле.

– Шляпе шляпья смерть! Мне она никогда не нравилась. Она пошлая!

– Зачем же Бабаня ее купила? – спросил с земли Багров.

– Не для того, чтобы носить. Ей хотелось уловить момент, когда пошлость переходит в китч, чтобы использовать это в костюмах. Но не поймала. А шляпа осталась.

Рунка пригвоздила шляпу так глубоко, что Ирке пришлось раскачивать древко, чтобы выдернуть его. Раскачивая рунку, она еще раз увидела свои ноги. Они были смуглые, сердитые, с напряженными четкими мышцами. Ирка вновь обрадовалась им и испугалась. Похожий волнующий полуиспуг она испытывала и когда на нее оглядывались бегающие по Сокольникам атлеты, которые раньше и головы не поворачивали, когда она тихо сидела в коляске у детского городка.

Не менее пугающим было и ощущение того, что и все тело ее «пропитывается» этими ногами. Становится таким же успешным, решительным, уверенным в себе, кокетливо, даже вопреки хозяйке, дразнящим этих бедных, совсем ненужных ей бегунов. И одновременно со всем этим Ирка теряет ту прошлую тонкую настроенность, которая заставляла ее любовно дышать на березы или плакать, видя умирающего в кустарнике старого голубя.

Кроме того, под влиянием ног тело становилось и ревнивым. Если прежде оно спокойно и даже радостно относилось к красивым женщинам, думая, что вот как замечательно они сотворены, то теперь, похорошев, сравнивало их с собой, и если они оказывались лучше, втихомолку злилось. Если же кто-то из этих женщин принимался заигрывать с Матвеем, тело просто приходило в бешенство, а колени начинали гневно дергаться.

В общем, Ирка больше не сомневалась, что «косточки» Мамзелькиной оказали куда большее влияние на ее ноги, чем эдемский виноград.

Рядом с кирпичным сарайчиком материализовался Корнелий и сразу принялся размахивать руками и куда-то их звать. Объяснять, в чем дело, пришлось уже по пути.

Когда Ирка, Багров и Корнелий оказались в переходе, он был оцеплен красными флажками. Тут же висела и табличка: «Утечка газа! Внимание: возможен взрыв!» Уже в одном этом ощущалась предусмотрительность Эссиорха. Как часто бывает в таких случаях, у таблички топтались два-три доброхота и важно объясняли, как это опасно, когда под землей скапливается газ.

– Войдет какой-нибудь дядя с сигаретой, и – пуфф! Весь центр улетит в Коптево! – объяснял всезнающий мужичок в сиреневой рубашке и тотчас стал прикуривать от зажигалки. Его едва не растерзали.

С другой стороны ограждения, у самых флажков, стояла Улита в шахтерской каске с фонарем и в скаутской куртке с нашивками «Лучший кашевар» и «Разведка боем». Многие принимали ее за ответственного газовщика и обращались с вопросами, на которые ведьма отвечала, не скупясь на детали.

Две девицы мялись у флажков, думая как-то проскочить.

– Что, девочки, жить надоело? Пока не накрашусь – от пожара спасаться не буду? – поинтересовалась у них Улита.

Девицы поочередно фыркнули и, дрожа негодованием и каблуками, повернули назад. А Улита уже зубасто кричала кому-то:

– В чем дело, приятель? Свиньи салом не торгуют? Особое приглашение на от ворот поворот?

Ирка воспользовалась моментом и нырнула под флажки, ощущая себя волчицей из песни Высоцкого. За ней спешили Корнелий и Багров.

Мефодия они нашли внизу. Вместе с Эссиорхом он стоял перед дверью в переходе и держал в руках Т-образный катар Арея. Ощущая близость хранителя, катар нагревался. От Эссиорха это не укрылось.

– Все же взял его? У тебя же есть спата!

– Это которая табуретки жалеет? Нет уж, я лучше по старинке! Тут переходик, коридорчики тесненькие, для катара самое оно, – отказался Буслаев.

Эссиорх цокнул языком.

– Злом нельзя одолеть зла.

– Одолеть – да. Но прирезать-то можно? – резонно отвечал Меф.

Эссиорх спорить не стал, но заметно было, что он не согласен.

Услышав шаги, Меф оглянулся на Ирку. Вначале он посмотрел на ее лицо, потом на ноги. Затем снова на лицо. Ирка почувствовала, что он обрадован и одновременно растерян.