Кстати, в то утро рядом мальчишки играли в футбол, и, когда мяч иногда падал прямо на тело Пазолини или рядом, полицейские смотрели на это со снисходительной улыбкой. В результате во время судебного заседания «невозможно оказалось установить с уверенностью, не были ли следы обуви на резиновой подошве оставлены людьми, игравшими в мяч возле места преступления на следующее утро. И Пазолини, и Пелоси были обуты в ботинки на кожаной подошве, их каблуки оставляли следы, которые невозможно было спутать»{Schwartz 2020, стр. 713.}.

Никто не составил карту места преступления. Судмедэксперт не был вызван, как если бы признание Пелоси все прояснило, и дальнейшие расследования проводить было не нужно. Не были опрошены ни местные жители, ни их постоянные визитеры. Машина Пазолини до передачи криминалистам была помещена под навес в открытом и не охраняемом гараже для изъятых карабинерами автомобилей на целых четыре дня и на милость того, кто решил бы «подменить доказательства, возможно решающие».

Последнее прощание с Пьером Паоло Пазолини состоялось после полудня 5 ноября в Кампо-де-Фиори. Огромная толпа, тысячи человек собрались вокруг помоста, на котором стоял гроб, и слушали короткие, трогательные прощальные речи, произносимые политическими деятелями, писателями и интеллектуалами. Среди них был Моравиа, произнесший яркие и прочувствованные слова: «Мы потеряли прежде всего поэта. Поэтов не так много на свете, они рождаются трое-четверо за целый век […]. Когда закончится этот век, Пазолини окажется среди тех немногих, кого будут считать поэтами. Поэт должен быть свят». Моравиа признал, что Пазолини принадлежала честь создания в Италии левой гражданской поэзии. Вспоминая его заслуги романиста, режиссера и сценариста, рассказал про ужасный образ писателя, преследуемого убийцами: «Теперь я скажу: меня преследует воображаемый образ Пазолини, убегающего пешком от кого-то, у кого нет лица, того, кто его убил, и это символическое изображение этой страны. То самое изображение, что должно подтолкнуть нас улучшить эту страну, как того хотел бы Пазолини»{Цитаты из речи Моравиа на похоронах, из Moroncini 2019, стр. 7–8.}. Это ужасное преступление стало символом, по мнению Моравиа, социальной и моральной деградации Италии, превратившейся в объект воздействия власти без лица и без имени, о которой и писал Пазолини в последние годы жизни.

В тот же день в газете Stampa вышло последнее интервью Пазолини, данное им 31 октября Фурио Коломбо. Помимо прочего, он говорил:

Хотел бы заметить в скобках: я схожу в ад и знаю вещи, которые не нарушают пока покоя других. Но будьте осторожны. Ад поднимается за вами. Да, он приходит в маске и под разными флагами. […] Но ненадолго останется частным и рискованным опытом тех, кто прикоснулся, если можно так выразиться, к «жестокостям жизни». Не обманывайте себя. Вы тоже, вместе с вашими школой, телевидением, мирными газетами – охранители ужасного порядка, основанного на идее владения и идее уничтожения. Блаженны вы, те, кто рад прикрепить к преступлению этикетку. Мне же это кажется очередным деянием массовой культуры. […] Может быть, я ошибаюсь. Но я не устаю повторять, что мы все в опасности{Furio Colombo, Siamo tutti in pericolo, La Stampa – Tuttolibri, 8 ноября 1975, также в SP, стр. 1723–1730: 1728–1730.}.

После окончания светской церемонии в Риме останки были перевезены в Казарсу, где 6 ноября состоялись похороны по религиозному обряду, при большом стечении народа. Падре Давид Мария Турольдо – священнослужитель, поэт и друг Пазолини – прочел речь, в которой обратился к матери Пьера Паоло, Сюзанне. Это была интимная, глубокая, сочувственная и чуткая речь: «Мама, я говорю за него – у него теперь рот полон песка и пыли, и он не может тебе позвонить: но ты ему так нужна, мама, как было всегда на протяжении всей его взрослой жизни, жизни бедного фриульца, одинокого, без родины и без покоя»{Похоронная речь Турольдо была опубликована под заголовком в «Pasolini in Friuli» 1976, стр. 67–70, потом в Krekic-Schiozzi 2015, стр. 12–15 (цитата взята со стр. 12).}.

Тем не менее в последующие дни что-то сдвинулось. Актрису и журналистку Ориану Фаллачи, близкую подругу Пазолини, не удовлетворили поспешные и скудные результаты официального расследования. Она была убеждена в том, что, во-первых, Пелоси в тот вечер был не один, а во-вторых, что орудие убийства отличалось от указанного в протоколе. Государственное телевидение – и, по некоторым версиям, сами следователи – ни в малейшей степени не были заинтересованы в установлении истины. И она поступила самым проверенным способом: сама нашла и опросила свидетелей и иных людей, которые могли бы обладать полезной информацией. Параллельное расследование превратилось в серию статей, авторами которых стали сама Фаллачи и ее известные коллеги – они публиковались в еженедельнике L’Europeo начиная с 14 ноября 1975 года.

Фаллачи, на основе свидетельства одного римлянина (он находился в одной из лачуг, окружавших место убийства Пьера Паоло Пазолини – у него было тайное любовное свидание с женщиной, которая не была его женой) реконструировала совсем иной порядок событий{Ucciso da due motociclisti?, L’Europeo, 14 ноября 1975 года, позднее в Fallaci 2015, стр. 51–54: 51.}. Она скрывала настоящее имя свидетеля вплоть до самой смерти – это стоило ей четырех месяцев тюремного заключения за отказ обнародования данных{См. Fallaci 2015, стр. 110.}. В тот вечер в район гидроаэродрома приехали еще два типа на мотоцикле. Пелоси служил лишь приманкой для выманивания Пазолини в уединенное место, где его ждали убийцы. ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■Там между ними начался конфликт, быстро переросший в драку; Пазолини попытался сбежать к машине, но был схвачен сообщниками Пелоси и раздавлен его собственным автомобилем насмерть. После они удрали на мотоцикле.

Эта версия была подтверждена несколькими днями спустя другим свидетелем, ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ – после нескольких бесед с Мауро Вольтерра, журналистом и сотрудником L’Europeo, он признался, хоть и не без страха и довольно неохотно, в том, что рассказал ранее Фаллачи, хотя и сбежал потом от нее. Вместе с другими парнями он следил за Пазолини от площади Чинквеченто до самой Остии, надеясь украсть у него бумажник (такое уже не раз случалось с Пазолини во время его встреч со шпаной). И добавил, что Пелоси специально бросил известное уже кольцо возле тела Пазолини{См. Oriana Fallaci, È stato un massacro, L’Europeo, 21 ноября 1975 года, позднее в Fallaci 2015, стр. 69–85. Mauro Volterra (Мауро Вольтерра) покончил с собой в 1989 году при невыясненных обстоятельствах.}. Таким образом, признания обоих свидетелей подтверждали и услышанное Фаллачи, и добытое Вольтерра, и они оба испытывали одинаковый страх быть обнаруженными, ужас перед местью боссов проституции