Арфарра подчеркнул слова «мой кабинет», но молодой чиновник и без того сообразил, что сундучок принадлежал первому министру, – должности, а не человеку, стало быть – Нану, – вчера, и Арфарре, судя по всему, сегодня.

– Шифр, – сказал Арфарра.

Чареника-сын назвал цифры.

Арфарра набрал комбинацию, раскрыл крышку и бережно развернул одну из верхних бумаг, с мелькнувшей синей печатью, потертую на сгибах.

– Я вам очень благодарен, – сказал Арфарра, захлопывая крышку. – Можете идти.

Чареника-сын, глядя на ферязь и иголку в руках Арфарры, бессмысленно сказал:

– Но зачем же вы сами шьете? Есть привычные люди, в неделю сделают новую…

Арфарра засмеялся и протянул ему иголку с ниткой.

– Хотите помочь?

Чареника-сын сел у ног Арфарры, потому что стоять не мог, и увидел, что седой отшельник так ловко управился с иголкой, что, действительно, снаружи не было видно ни малейшего шва. Чареника-сын ткнул иголкой и попал себе в палец. Арфарра мягко забрал у него ферязь и сказал:

– Ладно, юноша, идите спать, и расскажите о моей беде своему отцу: я его прошу помочь мне зашить прореху.

Двое в зеленых кафтанах свели Чаренику-сына по дворцовым улицам к его покоям.

Арфарра, в кабинете, вновь открыл сундучок и стал грустно смотреть внутрь. Сейф был пуст, как каморка нищенки, если не считать бумаги с синей печатью. Бумагу эту Арфарра держал в рукаве, полагая, что с таким человеком, каков бывший министр, надо держать ухо востро, и вытащил перед ошалевшим от страха чиновником.

Это было, конечно, очень важно, что к утру весь дворец заговорит, что бумаги Нана – в руках Арфарры, но… Арфарра вздохнул и еще раз стал осматривать полки. Через два часа он положил голову на руки, и, не моргая, стал смотреть в разоренный сейф. Папки, индексы, номера – все было безнадежно перепутано и расположено лишь по одному, известному Нану, порядку. Важнейшие бумаги отсутствовали – вероятно, они хранились в сейфе. Донесения лежали нерасшифрованными – вероятно, ключи к шифровкам лежали там же. Что там компрометирующие бумаги! Без знаменитого сейфа нельзя было попросту понять, что происходит в стране; Арфарра мог обмануть перепуганного чиновника, но завтра любой секретарь Нана обнаружит его неведение.

* * *

Небесный дворец, стоглавый и стобашенный, трясла и мучала лихорадка слухов. Когда, сутки назад, прогремело имя Киссура, положение его казалось совершенно безнадежным. Воля государя – закон, но справедливость – выше закона. У Нана много друзей, и все друзья Нана – враги Киссура. День, другой, неделя – и прихоть государя пройдет. Как же может быть иначе, если каждая травинка в саду, каждый виночерпий у стола нет-нет да и шепнет государю о Киссуре что-нибудь скверное. Государь раскудахчется; а в конце-концов все поверит – уже сколько людей так пропало! Было ясно, что с Киссуром договорятся и вразумят его, что сказанное им о Нане – клевета или станет клеветой.

Появление Арфарры изумило всех. Тут же стало понятно, что договариваться с Киссуром не будут; и многие даже пожалели красивого мальчика, который в положении более чем опасном нашел себе такого друга, одно имя которого вызывало омерзение и насмешки. Было ясно, что воскресший Арфарра начнет арестовывать и запрещать направо и налево. Было ясно, что никто не осмелится возвысить против него голос. Но чиновники борются против несправедливого указа не протестом и не бунтом, а недеянием, и нет такого приказа правителя, который устоит перед совершением недеяния, самой безупречной формой сопротивления.

Так-то обстояло дело вечером первого дня. Но Арфарра, странное дело, никаких арестов не затевал, а бродил по дворцу и смиренно просил совета. От этого ли смирения, от других ли причин, – но вскоре по залам и улицам дворца пошли гулять странные слухи. Одни намекали, что Арфарра – вовсе не Арфарра, а подставное лицо Нана и Киссура, которые задумали всю вчерашнюю сцену, чтобы покончить не только с господином Мнадесом, но и еще кое с кем… При этом явно намекали на Чаренику.

Другие говорили, что Арфарра – настоящий Арфарра, но что государыня Касия, оказывается, оклеветала его память по-черному. И вот простое доказательство: Арфарра значится в отчетах убийцей отца Киссура, и варвар Киссур, получается, боготворит кровного врага? А почему? Да потому, что Киссур знает подлинные обстоятельства дела.

Говорили, что Арфарра учреждал в варварском королевстве такие порядки, чтобы богатый не опасался за свое имущество, а бедный – за свою жизнь, словом, совсем как Нан. Третьи просто указывали, что Арфарра вынужден будет освободить Мнадеса и прочих грязных людей, если люди достойные будут слишком холодны.

Наконец, прошел слух, что все секретные бумаги Нана – в руках Арфарры, и что каждый, кто слишком усердно бездействует, будет изобличен – не в бездействии, конечно, а как раз во всякого рода бессовестной деятельности.

Словом, думали, что заниматься недеянием будут чиновники, а оказалось, что занимался недеянием – Арфарра, и ничто не устояло перед совершением недеяния.

Удивительно, что все при дворе сразу почувствовали, что настоящий противник, матерый волк, – это старый Арфарра, а Киссур… что Киссур? Мальчик, красивый, как молодая луна, и стройный, как обнаженный клинок, и… и больше ничего.

Весь следующий день семеро заговорщиков держались вместе, полагая свое спасение в единстве. Чареника, министр финансов, сказал все, что он думает о приглашении Арфарры помочь зашить порванную ферязь, а Андарз, министр полиции, ходил с глазами, красными от гнева. Те, кто помнил, как он себя вел два года назад после падения Ишнайи, диву давались: словно в этом человеке, и без того не слабом, распрямилась какая-то стальная пружина.

На третий день рано утром один из заговорщиков, господин Даян, заметил на спинке кресла верхний кафтан нового секретаря Арфарры, тут же запустил лапу в карман кафтана, вытащил оттуда список умолявших о тайной аудиенции и, к ужасу своему, прочел там имя Андарза, в котором распрямилась стальная пружина. Тут же господин Даян побежал к Арфарре с повинной головой и с проектом недозрелой третьеводнишней конституции. Через полчаса явились и остальные заговорщики, не считая Андарза, который, как известно, любил поспать.

Конституцию тут же сожгли на свечке, рассудив, что не стоит тревожить впечатлительные души государя и Киссура такими незначительными заблуждениями. Стали разбирать, кто виноват, и виноват вышел отсутствующий Андарз: а прочие шестеро седовласых мужей были обмануты, как невинные девицы. Чареника в знак раскаяния отказался от должности министра финансов, а Арфарра, в знак доверия, назначил его тут же начальником «парчовых курток» вместо Андарза. Чареника и другие заговорщики побежали арестовывать Андарза, и один из них сказал: «Я всегда говорил, что этот человек проспит себя и свою семью».

Но когда стражники ворвались в спальню министра полиции, циника и любителя поспать, она оказалась пуста, и решительно никто не мог понять, почему этот человек, если он, оказывается, встал рано, не явился к Арфарре. Хотя всем, конечно, было ясно, что Арфарра положил фальшивый список в кармане кафтана за тем же, за чем домохозяин кладет в мышеловку сыр, и заставил заговорщиков арестовывать друг друга, вместо того, чтобы пачкаться самому.