— Я вижу. Тебе не нравится идея о том, что, по-видимому, любой человек может стать богом, не прилагая к этому чрезмерных усилий.

— Вы говорите об этом, как о какой-то мелочи, господин, — голос Хви стал отчужденным и испытующим.

— Уверяю тебя, что кто угодно не может стать богом.

— Но вы неявным образом утверждаете, что унаследовали свою божественность от…

— Не вздумай сказать это Говорящим Рыбам — они очень остро реагируют на всякую ересь.

Хви почувствовала, что у нее пересохло во рту.

— Я говорю это только для того, чтобы защитить тебя, — сказал он.

— Благодарю вас, господин, — произнесла Хви едва слышным голосом.

— Моя божественность проявилась тогда, года я объявил фрименам, что не стану больше отдавать племенам воду мертвых. Ты знаешь об этой воде?

— В дни Дюны это была вода, которая добывалась из тел умерших, — ответила она.

— Ах да, ты же читала Ноя Аркрайта.

Хви выдавила из себя некое подобие улыбки.

— Я объявил моим фрименам, что отныне вода мертвых будет посвящаться Верховному Божеству, имя которого останется до поры в тайне. Но я объявил также, что по щедрости своей позволяю им по их усмотрению распоряжаться этой водой.

В те времена вода была, вероятно, самой большой драгоценностью.

— Еще какой! И я, как представитель этого безымянного Божества, осуществлял снисходительный контроль за использованием воды. Это продолжалось триста лет.

Она прикусила губу.

— Мы, кажется, что-то вычисляем? — насмешливо поинтересовался Лето.

Она кивнула.

— Так оно и было в действительности. Когда пришло время освятить воду моей умершей сестры, я представил фрименам чудо. Из урны Гани заговорили Атрейдесы — все и своими голосами. В тот момент фримены поняли, это я — их Верховное Божество.

Хви отказывалась понять это откровение, от которого ее охватил страх. Она заговорила дрожащим голосом:

— Мой господин, вы говорите мне, что вы в действительности не Бог?

— Я говорю тебе, что не играю в прятки со смертью.

Она несколько минут смотрела на него во все глаза, и ее взгляд уверил Лето в том, что она поняла сокровенный смысл его слов. Это понимание еще больше усилило ее обожание.

— Ваша смерть не будет похожа на смерть других людей, — сказала она наконец.

— Моя дорогая Хви, — тихо произнес он.

— Меня поражает ваше бесстрашие перед лицом Суда действительного Верховного Божества, — сказала она.

— Ты не осуждаешь меня, Хви?

— Нет, но я боюсь за вас.

— Подумай о той цене, которую я плачу, — сказал Лето. — Каждая отпадающая от меня часть несет в себе знание, которое беспомощно и бесполезно.

Прижав руки к губам, она опять во все глаза смотрела на него.

— Это ужас, которого мой отец не смог вынести и которого он постарался избежать, ужас постоянного расщепления слепого единства.

Она опустила руки и прошептала:

— Вы сохраните… сознание?

— В какой-то степени да… но это будет немое сознание. Небольшая жемчужина моего «я» пребудет с каждым песчаным червем и каждой форелью — она будет сознавать, но не будет в силах привести в движение даже одну-единственную клетку, будучи погруженной в вечный сон.

Хви содрогнулась.

Лето видел, что она изо всех сил пытается понять суть такого существования. Сможет ли она представить себе раскалывающуюся целостность сознания, цепляющегося за иксианскую машину, чтобы оставить людям последнее прости в посмертных записках? Сможет ли она ощутить изнуряющее душу молчание, которое последует за этой ужасающей фрагментацией?

— Господин, они используют это знание против вас, если я открою его.

— Ты расскажешь им все?

— Конечно нет! — она медленно покачала головой из стороны в сторону. Но зачем он принял на себя эту страшную трансформацию? Неужели нет никакого выхода?

Она заговорила:

— Нельзя ли настроить ту машину, с помощью которой вы записываете свои мысли…

— …на миллионы кусочков, в которые я превращусь? На миллиарды? На еще большее число? Моя дорогая Хви, эти куски перестанут быть моим истинным «я».

Слезы затуманили взор Хви Нори. Она моргнула и сделала глубокий вдох. Лето видел, что это — тренировка, полученная в Бене Гессерит. Умение успокоиться в любой ситуации.

— Господин, вы поселили в моей душе великий страх.

— И ты не поняла; зачем я это сделал.

— Я смогу это понять?

— О да. Это могут понять многие. Другой вопрос, что люди станут делать с этим пониманием?

— Вы научите меня, что делать?

— Ты уже и сама это знаешь.

Она помолчала.

— Я чувствую, что это каким-то образом связано с вашей религией.

Лето улыбнулся.

— Я могу простить твоим иксианским хозяевам почти все за одно то, что они прислали тебя ко мне. Проси и ты получишь все.

Она стремительно подалась вперед всем телом.

— Скажите мне, как устроена ваша религия?

— Скоро ты все о ней узнаешь, Хви, я обещаю тебе это. Пока же помни, что ближе всего ты подойдешь к цели, если вспомнишь о том, что наши предки в древности поклонялись Солнцу.

— Поклонение Солнцу? — Хви отпрянула.

— Солнцу, которое властвует над всем живым, но к которому нельзя прикоснуться, ибо прикосновение равнозначно смерти.

— Вашей… смерти?

— Любая религия обращается вокруг солнца, подобно планетам, религия питается энергией солнца, от солнца зависит само ее существование.

Голос Хви превратился в едва слышный шепот:

— Что вы видите на вашем солнце, господин?

— Вселенную со множеством окон, сквозь которые я могу смотреть. Я вижу то, что открывает мне каждое окно.

— Будущее?

— Вселенная — вне времени, ибо уходит своими корнями в бесчисленное множество прошлых и будущих.

— Значит, верно то, что это, — она указала на сегментированное тело Лето, — может предотвратить то, что вы увидели.

— Ты сама дошла до того, что это, пусть даже в небольшой своей части, может быть священным? — спросил он.

Она в ответ смогла лишь коротко кивнуть головой.

— Я могу сказать только одно: если ты попытаешься разделить это со мной, то для тебя это будет почти невыносимый гнет.

— Сделает ли это вашу ношу легче, господин?