— Поправь меня, если ошибаюсь, — сказал Бекстрём, — но я говорю о комиссаре Бенгте Олссоне. Специалисте по расследованию ритуальных убийств из смоландских лесов, который решает трудную логическую задачу каждый раз, когда поднимается с унитаза и обнаруживает у себя в руке кусок туалетной бумаги.

— По-твоему, значит, я ничего не должна ему рассказывать? — спросила Сандберг, чье настроение явно резко изменилось в лучшую сторону.

— Нет. — Бекстрём покачал головой. — И никому из тех, кто в курсе событий, тоже, поскольку Левин и Рогерссон уже побеседовали с ними, и они будут лишь качать головами, если ты попытаешься вызвать их на разговор. Забудь об этом.

«Бабы — дуры».

— И моему мужу? — спросила Сандберг. — Он ведь тоже наш коллега, ты же уже знаешь.

— Ему понравится услышать подобное? — поинтересовался Бекстрём со слегка неприязненной миной.

«При мысли о том, что ее муж трудится в отделении участковых, можно опасаться худшего», — подумал он.

— Вряд ли, — сказала Сандберг.

— Тогда я предлагаю и ему ничего не говорить. — Бекстрём пожал плечами и энергично покачал головой. — Кто меньше знает, тот крепче спит.

В ответ Анна Сандберг лишь задумчиво кивнула.

— Могу я налить еще? — спросила она и показала свой пустой бокал.

— Конечно. — Бекстрём подвинул к ней и свою тару. — Плесни и мне тоже. Немного.

«Жаль, что здесь нет Лу, она могла бы кое-чему научиться у настоящего старого врачевателя душ, — подумал он. — Коллега Сандберг, например, уже выглядит совсем иным и вполне приличным человеком. Даже ее груди приподнялись и восстановили свою былую форму. И всего-то после пары порций спиртного и нескольких мудрых слов».

— Наплюй на все это, — сказал Бекстрём и поднял свой бокал. — Полицейскими не становятся. Это уже заложено в природе человека, и настоящий констебль никогда не топит коллегу.

«Пусть даже речь идет о бабе, которой вообще не стоило становиться полицейским».

Вечером после традиционного ужина в отеле Бекстрём и Рогерссон вернулись в номер Бекстрёма, чтобы в спокойной обстановке обсудить свое маленькое дельце и поразмышлять, как им лучше двигаться дальше после фиаско с молодым Лёфгреном. Постепенно весь их запас пива и крепких напитков подошел к концу, и к тому моменту Бекстрём настолько устал, что не смог последовать за Рогерссоном в бар для продолжения дискуссии. В субботу он отсыпался, и его недомоганием не преминул воспользоваться персонал отеля. Эти лентяи не только не стали убирать его комнату, но даже забыли поменять ему полотенца.

В ночь с субботы на воскресенье, когда Бекстрём спал в своей оставшейся без перемены постельного белья кровати в номере городского отеля, всего в нескольких сотнях метров от него, в центре Векшё, произошло новое нападение на женщину.

Жертвой стала девятнадцатилетняя девица, возвращавшаяся в одиночестве с какого-то празднества. Когда около трех часов ночи она открыла дверь подъезда дома на Норгатан, где жила, на нее сзади набросился неизвестный мужчина, втолкнул внутрь, опрокинул навзничь на пол и попытался изнасиловать. Жертва кричала и сопротивлялась. Несколько соседей проснулись от шума, а преступник сбежал.

Через пятнадцать минут все уже были подняты по тревоге. Пострадавшую доставили в больницу. Место преступления оцепили, туда незамедлительно прибыли дежурные детектив и эксперт из криминальной полиции, чтобы опросить свидетелей и попытаться отыскать какие-то следы. Три экипажа патрульной службы объезжали район в поисках подозрительных лиц, подкрепление уже находилось в пути, и сразу же зазвонили телефоны охотников за убийцей Линды.

Комиссар Олссон стоял в своем летнем домике, прижимая к уху телефонную трубку, в то время как свободной рукой пытался натянуть на себя брюки и одновременно вспоминал, куда положил ключи от машины. Комиссар Бекстрём продолжал спокойно спать. Наученный прежним опытом, он отключил свой мобильный и набросил куртку на телефон в номере.

Когда утром он спустился на завтрак и Рогерссон рассказал ему о случившемся, все уже, по сути, закончилось, и при ближайшем рассмотрении сама история выглядела довольно странной.

— Я разговаривал с коллегой Сандберг некоторое время назад, — сообщил Рогерссон.

— И что она сказала? — спросил Бекстрём.

— По ее мнению, потерпевшая в чем-то лукавит, — поведал Рогерссон. — И Сандберг считает, что она вроде бы во всем разобралась.

«Малышка Сандберг ничего себе, — подумал Бекстрём. — Да она просто бесподобна».

Вечером Бекстрём позвонил радиорепортерше, но так же, как и в предыдущие выходные, смог послушать только ее автоответчик.

«Значит, она у мамочки?» — подумал он и за неимением лучшего заказал еду и пиво в номер, а потом полночи лежал в кровати и переключал телеканалы, прежде чем заснул.

Ян Левин снова стал видеть сны.

Швеция середины пятидесятых. То самое лето, когда Яну Левину исполнилось семь лет, осенью ему предстоит пойти в школу, и он получил свой первый настоящий велосипед. Огненно-рыжий «Крессент Вэлиант».

Летний домик дедушки и бабушки на острове Блидё в шхерах Стокгольма, папа и он сам. День за днем с безоблачного неба ярко светит солнце. Настоящее индейское лето, и как раз в тот год, казалось, папин отпуск никогда не закончится.

— Почему оно называется индейским, папа? — спрашивает Ян Левин.

— Обычно так говорят, — отвечает отец, — когда выдается по-настоящему теплое и долгое лето.

— Но какое оно имеет отношение к индейцам? — не унимается Ян. — Почему его именно так называют?

— Тогда погода лучше, чем обычно, — отвечает отец, а потом он громко смеется и треплет его за волосы, и в качестве ответа этого вполне достаточно. В то самое лето отец научил его кататься на велосипеде.

Грунтовые дороги, заросли крапивы в кювете. Запах креозота. Папа бежит за ним и придерживает велосипед за багажник, в то время как он сам сжимает руль потными ручонками и изо всех сил давит на педали загорелыми тонкими ножками.

— Я отпускаю, — кричит отец, и, пусть Ян прекрасно знает, что ему надо рулить и крутить педали одновременно, ничего не получается. Он либо правильно держит направление, либо крутит, и иногда папа не успевает вовремя поймать его. Разбитые в кровь колени, синяки на ногах, жгучая крапива, чертополох и шиповник, которые колют его шипами.

— Сейчас мы попробуем снова, — говорит отец и треплет его по волосам, и тогда Ян опять сидит в седле.

Рулит и давит на педали, рулит и давит, и отец отпускает его, и на этот раз не успевает подхватить. И Ян валится в кювет.

А потом он поворачивается, и больше нет уже никакого отца, который сейчас вроде должен прийти ему на помощь, а перед ним стоит коллега Бекстрём и широко ухмыляется.