– Думаешь, я поверю, что ты имеешь понятие о чести? – возражает он, и это обвинение, к сожалению, справедливо. – Ты трусиха. Как и тот мужчина, что вырастил тебя.

Балекин делает шаг навстречу и готов рассечь меня пополам вне зависимости от того, есть у меня оружие или нет.

– Мадок? – Я вытаскиваю нож. Он не маленький, но чуть ли не втрое короче клинка, направленного на меня.

– Это по плану Мадока мы должны были ударить на коронации. Это он предложил убрать Дайна, чтобы Элдред возложил корону на мою голову. Все это спланировал он, но остался Великим Генералом, а я отправился в Башню забвения. Он хотя бы пальцем пошевелил, чтобы помочь мне? Нет. Он склонил голову перед моим братом, которого презирает. И ты точно такая же, готова умолять, пресмыкаться, унижаться перед кем угодно, чтобы остаться у власти.

Сомневаюсь, что возведение Балекина на трон когда-нибудь входило в истинные планы Мадока, хотя он позволял Балекину в это верить. Я всю жизнь сдерживала и умаляла себя, надеясь найти приемлемое место в Эльфхейме, а потом, когда провернула величайший, крупнейший государственный переворот из всех, какие можно вообразить, мне приходилось скрывать свои способности еще тщательней.

– Нет, – возражаю я. – Это неправда.

Он изумлен. В Башне забвения, когда он еще был узником, я позволила Вулсиберу ударить меня. На дне моря делала вид, что совсем не обладаю чувством собственного достоинства. Балекин считал, что я должна относиться к себе так же, как относится он.

– Это вы склонили голову перед Орлаг вместо того, чтобы присягнуть родному брату, – говорю я. – Вы трус и предатель. Убийца собственной семьи. Но хуже всего то, что вы – дурак.

Балекин наступает на меня, оскалив зубы, и я, ранее успешно раболепствовавшая перед ним, понимаю, что обладаю еще одним талантом – доводить народ до белого каления.

– Давай, – рычит он. – Убегай, как трусиха.

Я делаю шаг назад.

«Убей принца Балекина». Думаю про слова Дулкамары, но не слышу ее голоса. Слышу свой собственный, охрипший от морской воды, ужаса, холода и одиночества.

В памяти всплывают давние слова Мадока: «А что такое спарринг, как не игра-стратегия в быстром темпе?»

Смысл схватки не в том, чтобы устроить красивый бой, а в победе.

Против меча я в невыгодном положении, очень невыгодном. И все еще слаба после заключения на дне моря. Балекин может тянуть время и ждать, когда я устану и не смогу увернуться от меча. А потом не спеша разрубит меня на кусочки. Мой единственный шанс – быстро сократить дистанцию. Надо проникнуть в глубь его обороны, и я не могу позволить роскошь себе проверить, насколько она эффективна. Возьму его с налета.

У меня только одна попытка, чтобы все сделать правильно.

Удары сердца громом отдаются в ушах.

Балекин делает выпад, я бью ножом, зажатым в правой руке, по основанию клинка возле крестовины, а левой захватываю его предплечье и выкручиваю, как делают при обезоруживании противника. Он сопротивляется захвату, а мой нож уже стремится к его горлу.

– Стой! – кричит Балекин. – Я сда…

Кровь из артерии хлещет мне на руку и на траву, заливает багрянцем нож. Балекин падает и вытягивается на земле.

Все произошло так быстро.

Слишком быстро.

Жду, что у меня наступит какая-нибудь реакция. Может, содрогнусь или почувствую отвращение. Или разрыдаюсь. Все, что угодно, только бы не вести себя вот так – оглядываться, убеждаясь, что никто не видел, вытирать нож о землю, а руки о его одежду, и убираться прочь, пока не явилась стража.

«Ты настоящая убийца», – сказала Дулкамара.

Напоследок оглядываюсь. Глаза Балекина все еще открыты и смотрят в никуда.

Когда возвращаюсь в свои покои, Кардан сидит на диване. Ведро исчезло, Бомба тоже.

С ленивой улыбкой он смотрит на меня:

– Твое платье. Ты его снова надела.

Растерянно смотрю на него, не в силах охватить умом последствия того, что я сделала. Не представляю, как рассказать об этом Кардану. Но платье на мне все то же – из грецкого ореха, полученного от Матушки Мэрроу. На рукаве теперь пятна крови, но оно прежнее.

– Что-нибудь случилось? – спрашиваю я.

– Я не знаю, – отвечает он озадаченно. – А должно было случиться? Я даровал то, что ты хотела. Твой отец в безопасности?

Даровал?

Мой отец?

Мадок. Конечно. Мадок угрожал мне, Мадок чувствует отвращение к Кардану. Но что он сделал и какое это имеет отношение к платью?

– Кардан, – говорю я, стараясь вести себя как можно более спокойно. Диван у меня не маленький, но на нем лежат его длинные ноги, накрытые одеялами, а под них еще подсунуты подушки. Как бы я ни старалась присесть, все равно получается слишком близко к нему. – Ты должен рассказать мне, что здесь произошло. Последний час я тут не появлялась.

Его лицо становится тревожным.

– Пришла Бомба с противоядием, – начинает он. – Сказала, что ты идешь сразу за ней. У меня еще сильно кружилась голова, а тут явился стражник и сообщил, что случилось нечто чрезвычайное. Она вышла узнать. А потом вошла ты, как она и предупреждала. Ты сказала, что у тебя есть план…

Он смотрит на меня, будто ждет, что я сама закончу рассказ. Но я, конечно, не могу этого сделать.

Секунду спустя он закрывает глаза и качает головой:

– Тарин.

– Не понимаю, – говорю я, потому что не хочу понимать.

– Твой план состоял в том, что ваш отец собирается забрать половину армии, но, чтобы действовать независимо, ему нужно освободиться от присяги перед короной. На тебе был один из твоих камзолов – тот, который ты всегда носишь. И эти странные сережки. Полумесяцы и звезды. – Он качает головой.

Меня пробирает холодная дрожь.

В мире смертных, детьми, мы с Тарин менялись местами, чтобы подшучивать над матерью. Даже в Фейриленде изображали одна другую, желая посмотреть, что из этого выйдет. Заметит ли преподаватель разницу? А Ориана? Мадок? Оук? А как насчет великого и могучего принца Кардана?

– Но как ей удалось тебя уговорить? – восклицаю я. – У нее нет власти. Она может выдать себя за меня, но не способна заставить тебя…

Он подпирает голову ладонью с длинными пальцами.

– Она не приказывала мне, Джуд. И ей не пришлось прибегать к магии. Я доверяю тебе. И я тебе доверился.

А я доверяла Тарин.

Пока я убивала Балекина, пока Кардан лежал отравленный и беспомощный, Мадок сделал свой ход против короны. Против меня. И сделал это с помощью своей дочери Тарин.

Верховного Короля уносят в его личные покои, чтобы он мог отдохнуть. Сжигаю в камине испачканное кровью платье, надеваю халат и погружаюсь в раздумья. Если никто из придворных не видел моего лица до того, как Балекин их отослал, тогда, закутанная в плащ, я могла остаться неузнанной. И, само собой, я могу солгать. Но вопрос о том, как избежать обвинения в убийстве посланника моря, бледнеет перед проблемой, что делать с Мадоком.