есть это определённо кикимора, но таких я прежде не видала. А вдруг мы открыли новую разновидность?

Востроносое и лопоухое создание, конечно, слышало их разговор, но в беседу не вступало. Наоборот, попыталось забиться ещё глубже на шкаф, закопаться в пыль и паутину, слиться со стенкой.

«Да она боится!» — вдруг поняла Тайка.

Кикимора была очень странная — серая. Не в смысле, что в сером платьице (хотя и это тоже), а вся целиком. Кожа цвета сухого асфальта, седые волосы — про такие говорят «соль с перцем», — серые печальные глаза — огромные, на всё лицо.

— На что она хоть похожа? — поинтересовалась Тина.

— На зомби-школьницу из манги. Это комиксы такие японские, чёрно-белые, — Тайка хихикнула. Кикимора выглядела немного нелепой, но даже милой. Вряд ли она была опасной. — Попробуй поставить кофе на шкаф. Дотянешься?

— Да. Поставила.

— А теперь отойди. Только так, чтобы кикимора осталась в кадре. Интересно, что она будет делать?

Тайка никак не ожидала, что кикимора, оглядевшись, цапнет чашку и выпьет кофе до дна. Не скривится, не сплюнет, а расплывётся в блаженной улыбке.

— Она ещё и кофеманка!

— Это плохо или хорошо? — Тина старалась говорить спокойно, но Тайка по голосу чувствовала, что ей не по себе.

Оно и понятно. Когда ещё увидишь, как чашка сама собой в воздухе летает?

— Просто необычно. Обычно кикиморы те ещё сладкоежки. А этой, выходит, горечь по вкусу. Какая-то она неправильная…

— Пф! Сами вы неправильные! — раздалось со шкафа.

Голос был не тоненький, как у обычных кикимор, а низкий, грудной. И очень печальный. Может, у неё горе какое случилось?

— Прости-прости, — Тайка, забыв, что кикимора не может её видеть, замахала руками. — Я неправильно выразилась. Меня зовут Тайка, я ведьма-хранительница Дивнозёрья. А ты кто? И зачем на хороших людей чары наводишь?

— Никакие чары я не навожу! Больно надо!

Ну, началось! Кикиморы те ещё врунишки и не любят признаваться в содеянном. Вон Кира с Кларой, жившие у Тайки в саду, тоже вечно друг на друга вину сваливали.

— Я её слышу, — прошептала в динамик телефона потрясенная Тина. — Значит, кикиморы существуют на самом деле? Хотя… зачем я спрашиваю? Ох, ребята ни за что не поверят, когда проснутся!

— Не надо им знать. Сохраним всё в тайне, — Тайка вздохнула так тяжко, что Тина услышала даже из соседней комнаты.

— Тебе грустно, что приходится скрывать?

«Мне не грустно», — хотела отмахнуться Тайка, но вдруг поняла, что это было бы неправдой. Обычно она не унывала даже в худших ситуациях, а тут вдруг накатило.

Как же жаль, что большинство людей уже не верит в чудеса. И из-за этого неверия чудес становится всё меньше. А начнёшь рассказывать, убеждать — только хуже сделаешь. Бабушка так говорила. Мол, люди дотошные: хотят всё исследовать, разобрать на составляющие, обосновать — коли им позволить, глядишь, чудес в мире совсем не останется.

К счастью, Тине всё это объяснять не пришлось, она и сама поняла.

— Хорошо, я никому не скажу. Волшебство должно оставаться тайной. Иначе это будет уже не волшебство.

— А я, кажется, знаю, с кем мы имеем дело, — Тайку вдруг осенило. — Это же тоскуша! Самая настоящая. Это дух такой маленький, вредный. Питается чужой радостью. Если присосётся, сложно бывает отвадить.

— Сама ты вредина! — обиделась кикимора. — Не нужна мне ваша радость. И вовсе я не маленькая!

— Или нет, не сходится. Никифор — это мой домовой — говорил, что тоскуша должна быть размером с голубя, не больше, — Тайка наморщила лоб.

— Ты и с домовыми знакома? — ахнула Тина.

— Ну да. Кстати, куда местный-то хозяин смотрит? Или хозяюшка. Развели, понимаешь, зловредную нечисть… — Тайка упёрла руки в бока и огляделась.

Как она и ожидала, после такой отповеди из-за печки высунулась лохматая русая голова с двумя тощими косицами. Значит, всё-таки хозяюшка.

— Не зловредная она, просто несчастная, — пробормотала домовиха. — А Никифор твой прав — не тоскуша енто.

— С кем это ты разговариваешь? — не поняла Тина.

Пока Тайка думала, что ответить, домовиха сама представилась:

— Дуняша я. И неча тут на честных домовых наговаривать. Гостьюшку я по своей воле пустила. Не зловредная она, я б почуяла. А просилась жалостливо. У меня ж сердце — не камень…

— Обманула она тебя, значит, — Тайка сперва сказала, а потом задумалась.

Домовых обвести вокруг пальца не так-то просто. Значит, кикимора — или кто она там? — сильная нечисть. С такой в одиночку не сладить.

— Да что пристали? Что я вам сделала? — заныла кикимора. — Сижу, никого не трогаю…

— Примус починяю, — не удержалась Тайка.

Но откуда бы нечисти знать классику? Это же вам не Пушок.

— А у вас что, примус поломался? — кикимора почесала в затылке.

— Да нет у нас никакого примуса, — всхлипнула Дуняша. — Бедные мы, несчастные, сироты.

Жалобы домовихи тоже выглядели странно. Можно было понять, когда Сенька-алкаш ныл, — он в заброшенном доме жил, одичал. А у Дуняши и скатерти были чистые, и занавесочки на окнах недавно постиранные. В общем, в порядке хозяйство.

Ох, как же Тайке сейчас не хватало Пушка с его жизнерадостным настроем. Вот уж кто сумел бы разрядить обстановку. Она попыталась представить, что неугомонный коловерша сказал бы в такой ситуации, и выдала:

— Да что вы все раскисли? Развели тут болото депрессии. Хотите пряников?

М-да, у Пушка как-то естественнее получалось. Дуняша покачала головой, мол, не хочу, а кикимора надулась:

— Пряником горю не поможешь. Даже медовым.

— Так что за горе у тебя? — Тайка ухватилась за эту ниточку. — Может, обидел кто?

— Ага. Ленивки, — из глаз кикиморы покатились крупные слёзы. — И яблочницы. И даже раздорки! Сперва пустили к себе, улыбались, а потом вдруг грят: не наша ты, поди прочь, надоела. А куда мне идти-то? Одна я одинёшенька на всём белом светушке…

Тут Тайке стало совсем грустно. Она зашмыгала носом: того и гляди расплачется.

— Эй! — из телефона послышался шёпот Тины. — А может, это и впрямь депрессивная кикимора? Депрессяша какая-нибудь?

— Таких не бывает вроде.

Но Тина от своей идеи не отступилась. Шагнула ближе к шкафу и с улыбкой спросила:

— Ещё кофе?

— А можно? — кикимора опасливо протянула опустевшую чашку.

— Конечно, можно. А хочешь — в именной стаканчик? Так в городе делают, когда в кофейню приходишь.

— Зачем?

— Из уважения к гостю.

У кикиморы загорелись глаза.

— Добро-добро! Люблю, когда меня уважают.

А Тайка уже распаковывала бумажные стаканчики — благо, дачники привезли с собой одноразовую посуду. А фломастер в рюкзаке найдётся.

— Для кого делаем кофе? — крикнула она, подражая бариста.

— Для Кручинушки, — кикимора смущённо улыбнулась.

Как же здорово, что