Конечно же, не это женское обещание заставило Николаса последовать за ней, а скорее его собственное любопытство, смешанное с непокидающим его вот уже несколько недель щемящим чувством, что он не живет, а существует, как паразит, которому больше нечем заняться, как только выбирать, какую одежду надеть и в какой клуб или театр пойти. На самом деле он был рад представившейся возможности посетить Италию вместе с маркизом Ньюберским, хотя это означало, что время от времени нужно будет приглядывать за его родственниками, близнецами. Но все равно он мог вырваться из Лондона и глотнуть свежего воздуха, в котором так нуждался. Однако получилось так, что маркиз, известный политик, был вынужден тайно уехать на встречу с королем Сардинии, а его наследнику пришлось поехать в Рим в обществе двух молодых людей, горящих желанием увидеть и испробовать абсолютно все.

Возможно, Роджер и Майлс и нашли бы все, что хотели, в этой «Комнате сбывшихся снов». Николас лежал на широкой кровати, покрытой шелковым покрывалом. Хмурясь, он смотрел на потолок, под которым витали клубы дыма, образуя причудливые картинки. Николас никак не мог вспомнить, что он курит, опиум или гашиш, но потом решил, что нужно попробовать и то, и другое одновременно, чтобы посмотреть, какой эффект это произведет. Сбывшиеся сны. Сказочное название. Сны, возможно. Приятные, расслабляющие… но едва ли сбывающиеся. На самом деле…

А на самом деле ему вдруг захотелось посмотреть на дверь. Теперь там стояла она, мокрые волосы падали ей на плечи, а тонкий шелковый халат плотно облегал ее сказочную фигуру. Его русалка-шлюха во плоти. Или она ему только снится?

— Николас? — мягко заговорила она. — Ты хочешь, чтобы тебя так называли, да?

Она подняла руки и стала встряхивать свои волосы, мелкие капли полетели в разные стороны, золотой россыпью отражаясь в свете ламп.

— Такой я тебе нравлюсь больше, чем раньше? Я изменилась, ты видишь. Благодаря тебе я многому научилась с тех пор. Могу сказать, что ты оставил меня с желанием узнать как можно больше. — Она кокетливо улыбнулась и прошептала: — Ты хочешь, чтобы я показала тебе, как многому я научилась?

Она подошла и легла рядом с ним на шелковое покрывало. Николас с удивлением отметил, что, хотя он не помнит, как ее зовут, он прекрасно помнит ее тело, кожу, волосы.

— Ты не хочешь меня? — прошептала она; — Ты хотел раньше. Или в твоих снах присутствует кто-то другой?

Не пытаясь даже бороться с окутавшим его дурманом, Николас засмеялся:

— Я прошу прощения, русалка. Но боюсь, что сигарета, давшая мне такие приятные сны, одновременно лишила меня определенных физических потребностей. Этого, наверное, ты еще не выучила, хотя и приобрела много других полезных знаний. Может, тебе лучше поискать кого-нибудь другого, кто сможет удовлетворить твои желания сегодня?

Она лежала, уткнувшись лицом в его плечо, прижавшись к нему упругой грудью, и нежно ласкала его. Но услышав эти слова, она вскинулась подобно разъяренной кобре, готовой к борьбе. Алекса была готова на все, лишь бы только пробить его безразличие. Неужели он говорит правду, неужели он на самом деле совсем не хочет ее? Пытаясь справиться с охватившим ее гневом, она вдруг почувствовала, как он притянул ее к себе. Облегченно вздохнув, она вновь прижалась к нему.

Теперь уже он сказал с непонятной злостью:

— Ты не хочешь пойти и поискать кого-нибудь для собственного удовлетворения, пока ночь не закончилась, а то скоро тебе придется возвращаться и прятаться за респектабельным фасадом?!

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

Он сильно сжал ее, теперь она едва дышала, и сказал по-испански:

— Дьявол! Откуда я знаю, чего я хочу или не хочу сейчас? Оставайся, если хочешь, а не хочешь — иди. Какая разница?

Он закрыл глаза, как будто собираясь заснуть, но продолжал одной рукой крепко обнимать ее, а второй держал ее за волосы, причем так, что Алекса даже не могла повернуть головы.

Лежа на его груди, она чувствовала, как стучит его сердце, помимо ее воли она чувствовала, как растет ее возбуждение, ей до боли хотелось, чтобы его пальцы ласкали ее грудь, как они делали это когда-то. Что происходит с ней? «Будь осторожна, дорогая! — предупреждала ее Орланда. — Очень часто тело предает разум, и слепые эмоции захлестывают волю». Алекса пришла сюда с намерением соблазнить его, пока он одурманен наркотиком, она хотела довести его до высшей точки наслаждения, а затем уйти. Но он честно и без смущения сказал, что в данных обстоятельствах не может заниматься с ней любовью. Она должна как-то достойно выйти из этого положения и покинуть его, пока он не заснул, ведь это будет для нее еще большим оскорблением. Разве он не сказал ей, что она может уйти, если хочет?

Повернув голову, Алекса с негодованием заметила, что глаза его все так же закрыты и дышит он ровно и спокойно. Наверное, он забыл об ее присутствии!

— Я ненавижу тебя, Николас Дэмерон! — сказала она сквозь сжатые зубы. — И я буду всегда ненавидеть и презирать тебя за твою ложь и лицемерие!

Хотя Алекса и ожидала, что он отреагирует на ее слова, его странный смех удивил ее.

— Неужели? — лениво спросил он, не открывая глаз. Алекса уже открыла рот, чтобы ответить, но он продолжал тем же ленивым голосом: — Ты же знаешь, что ничуть не удивила меня, сообщив мне об этом. Моя жена-девственница чувствовала по отношению ко мне то же самое, а может, еще хуже. Я все-таки, в конце концов, лишил ее девственности, и весьма неуклюже, судя по тому, как она потом всячески избегала меня. — Его отрывистый смех заставил Алексу содрогнуться, а он задумчиво продолжал: — Я думаю, мне должно было хватить ума общаться только с проститутками, индианками и мексиканками, которые хотят того же, что и я. Но, Господи, где ты видела двадцатилетнего молодого человека, у которого хоть на что-то хватало ума?

Алекса не могла понять, почему он вдруг стал рассказывать ей о своем прошлом, разве что он полностью забыл об ее присутствии и просто разговаривает сам с собой. Ее охватило двойственное чувство, с одной стороны, ей не хотелось больше ничего слушать, а с другой — ей хотелось услышать как можно больше, чтобы еще больше ненавидеть и презирать его. Проститутки и женщины с весьма туманными представлениями о добродетели. Вот его уровень!

— Зачем же тогда ты женился? — с удивлением спросила она. — Ты же не женщина, и никто не может заставить тебя жениться!

Ей уже показалось, что он заснул или просто решил не отвечать на ее вопрос, когда вдруг услышала его голос, в котором звучала горечь:

— Никто? Да, никто не приставлял мне пистолета к голове и не угрожал запереть в комнате, посадив на хлеб и воду, если я не женюсь. Но мой отец умер, когда я был совсем маленьким, я даже не помню, как он выглядел. Меня воспитывали мои испанские родственники. Они и договорились о моей свадьбе с родителями бедной Терезы, которая тогда еще лежала в колыбели. Ее тоже никто не спрашивал, устраивает ли ее такой выбор, и я женился, потому что нужно было как можно быстрее производить на свет наследников, пока меня не убили индейцы или не поглотила морская пучина. Хотя для нее это было бы значительно лучшим выходом. Но… В конце концов, нам обоим не повезло. Сейчас мне ее искренне жаль, и я понимаю, каким неуклюжим грубияном я ей тогда казался. Она не знала, как себя следует вести в постели, а у меня не было опыта общения с… с тем, что называется «невинностью», которая сродни невежеству. Черт!