Когда мои дети превратились в подростков, они спросили, думают ли наши собаки о таких вещах, как смерть. Я ответил, что, поскольку у собак нет префронтальной коры, а имеется только относительно простой набор органов чувств, они живут настоящим, не сильно волнуясь о будущем. Мы знаем, что некоторые млекопитающие, например слоны, переживают горе в сложных формах, и многие другие животные страдают, предчувствуя боль. Поскольку мы не можем проникнуть в их внутренний мир, мы не уверены точно, насколько они разделяют человеческую способность – а некоторые бы, наверное, сказали «бремя» – представлять себе запутанные образы жизни, смерти и нашего путешествия во времени.

И хотя у многих видов животных есть нервная система, позволяющая им ожидать то или иное событие (например, они способны выучить, что моргающая лампочка означает вознаграждение в условиях регулируемого эксперимента), планирование будущего возможно только при наличии префронтальной коры, как и создание репрезентаций, переносящих наше воображение в будущее. Этот венец славы префронтальной коры – способность выбраться из настоящего и делать прогнозы – позволяет нам строить здания, создавать образовательные программы и летать на Луну. Пожалуй, префронтальную кору стоит назвать корой человеческой (cortex humanitatis) в том плане, что она абсолютно необходима для всех тех характеристик, которые делают из нас людей.

Как мы видели, большая часть мозга, расположенного под корой, занимается телесными и сенсорными процессами, протекающими здесь и сейчас (например, пищеварением и дыханием), или получением информации из окружающего мира. Данные функции выполняют пять внешних органов чувств и интероцепцию – шестое, телесное чувство. Если продвинуться чуть вперед по нашей «подручной» модели мозга, к костяшкам пальцев и ногтям, мы окажемся в месте, где сосредоточена нейронная способность воспринимать вещи, не привязанные к физическому миру и не находящиеся перед глазами. Это наше седьмое чувство.

Оно позволяет нам наблюдать за своим сознанием и создавать репрезентации времени, а не просто ощущать, как один за другим проходят дни. Седьмое чувство подсказывает нам, что все живое смертно и ничто не длится вечно. Способность распознавать паттерны учит нас тому, что все течет и изменяется. Но мы также осознаём свою способность влиять на людей и на окружающие вещи, поэтому пытаемся предсказывать и контролировать события, чтобы сделать мир более безопасным и определенным.

Да, благодаря префронтальной коре сознание планирует, мечтает, воображает и рефлексирует, а также постоянно переосмысливает себя с течением времени. Это дает человеческому сознанию потенциал, кажущийся практически безграничным. Однако такой навык дорого нам обходится.

В четырнадцать лет в нашей семье я отвечал за сад, лежащий позади одноэтажного дома, построенного в испанском стиле. Под палящим калифорнийским солнцем мы выращивали мандарины, сливы, персики и даже инжир. Мне нужно было собирать фрукты и ухаживать за растениями, а главное – поливать их в самые жаркие месяцы. Я находил это отличной работой.

Та весна, правда, оказалась очень дождливой, и клубника росла особенно интенсивно, давая все новые и новые побеги. Она напоминала тянущего длинные щупальца осьминога. «Урожай» улиток тоже удался на славу: они охотно впитывали накопившуюся влагу и пировали на листьях и ягодах. Однажды вечером после школы я принес из гаража средство для уничтожения улиток и обрызгал им побеги в надежде сохранить ягоды для людей.

Надпись на бутылке гласила: «Осторожно, яд! Хранить в недоступном для детей и домашних животных месте». Без проблем: я был самым младшим и знал, что следует хорошенько вымыть руки. А что касается домашних животных, то ферму по разведению морских свинок на заднем дворе мы прикрыли еще несколько лет назад, а другие животные находились дома в клетках. Еще у нас жил Эмерсон, щенок моего пса Принца. Принц, веселая дворняга, ростом мне до колена, выбрал себе в «жены» красивую бездомную собаку – смесь бельгийской овчарки и бордер-колли. Мы продали шесть щенков из их потомства, кроме Эмерсона, и пристроили маму. Надо сказать, что со школой, садом, огромным аквариумом с тропическими рыбками и двумя собаками дел у меня было очень много.

Но два месяца назад Принц отправился на длительную прогулку по отлично знакомому ему маршруту, и его сбила машина. Пришла соседка в слезах и рассказала нам о случившемся. Мой брат занес Принца в дом, и мы успели попрощаться с ним, прежде чем он умер и его увезли. Я все еще пытался оправиться от этой потери и дома всегда держал Эмерсона рядом. В честь отца и, возможно, чтобы в каком-то смысле оживить Принца, мы переименовали этого милого, умного щенка с проницательным взглядом в Принца Младшего.

Я отчетливо помнил, как прочел этикетку от химикатов и подумал, что нужно предупредить родителей, чтобы они не выпускали в сад Принца Младшего. Я сделал домашнее задание, почистил зубы, умылся и пошел спать, а мой преданный друг устроился рядом. Когда я проснулся, Принц Младший был мертв.

Очень долго я не мог смотреть на себя в зеркало: я стыдился смотрящего на меня человека. Еще вчера жизнь казалась простой, безмятежной, спокойной. А на следующее утро я понял, что отравил лучшего друга. И даже хуже: я видел предостережение и знал, что нужно сделать, но просто забыл, занявшись домашним заданием. Я никому не рассказал об этом.

Перемотаем на одиннадцать лет вперед. Я работал стажером в клинике на северо-западном побережье Пуэрто-Рико. Я прошел курсы по оказанию первой помощи и тропическим болезням, и теперь местное бедное население, живущее в райском для любого серфера месте, зовет меня доктором. Я не занимался серфингом, но взял несколько уроков по подводному плаванию в ожидании выходных дней, чтобы исследовать рифы и пещеры Карибского моря.

Все утро я принимал пациентов, близился обед, а у меня внутри было какое-то смутное и некомфортное ощущение. Я думал о малыше Пабло, которого принимал пару часов назад. У него наблюдалась сильная боль в ухе и высокая температура. Я подробно расспросил его маму на своем вроде бы прогрессирующем, но пока еще не очень уверенном испанском, осмотрел пациента, проконсультировался с главным врачом, и мы прописали мальчику антибиотик, поставив диагноз «выраженная ушная инфекция». (Я часто болел подобным, будучи ребенком, и помнил испытанные боль и страх.) После визита я посмотрел им вслед: мама в правой руке несла рецепт, а в левой – ребенка.

Меня не покидало странное ощущение: мне казалось, что я отравил Пабло. Правильный ли я выписал антибиотик? Окажись дозировка слишком большой, он уничтожит не только вредные бактерии в среднем ухе, но и хрупкие клетки, покрывающие внутреннее ухо и отвечающие за слух. Я убеждал себя, что волнения напрасны.

Я отправился в регистратуру, чтобы найти карту Пабло и проверить дозировку. Выяснилось, что я записал только название препарата, но не дозу. Тогда я попытался узнать номер телефона пациента, но оказалось, что мальчик с мамой живет в отдаленной части города без связи. По-прежнему беспокоясь, я иду на пляж, но вместо того, чтобы расслабиться и съесть сэндвич, я пускаюсь в дальний путь, в район Пабло. Пальмы качаются на восточном ветру, который на этом побережье так часто превращается в ураган. Я пробираюсь по песчаному берегу, переступая через упавшие кокосы и перекрученные корни пальм. Я до сих пор помню тяжелые плоды манго на ветках и едкий воздух, а еще визг и запах свиней, пасущихся во дворах.