ней утром, до восхода солнца. Мне это было не сложно, поскольку я птичка ранняя (и до сих пор). Трижды через день я ходил к бабушке Маше на «заговор» этой болячки. Она что-то шептала, чего я вообще не понимал, но шептание это было несколько рифмованное, а бородавку при этом поглаживала половинкой разрезанной картошки. После этого она заворачивала эту картошку в тряпицу, обматывала тряпицу ниткой и бросала в подпечье, и тоже с продолжением причитания. После третьего раза бородавка полностью исчезла. И ещё, её лечение-заговор у нас дома. Только я не знаю, кого она приходила лечить. Но точно знаю, что «от живота». Как сейчас вижу — сидит она у края обеденного стола со стороны окна, я стоял сбоку. На углу стола небольшой горкой насыпана мука, в луночку сверху бабушка льёт немного холодной колодезной воды, что-то при этом приговаривает, но что-то другое, чем со мной, не рифмованное. Потом из всего это хозяйства она слепила круглый комочек и отправила его в горячую печь, испекаться. Дожидаться момента готовности она не стала, а бабушке Вере сказала, что потом надо отдать этот печёный комочек кому-нибудь из скота. Вероятно, что-то получилось, поскольку больше с этим она к нам не приходила.

Она очень много знала разных старинных былин (возможно, что она когда-то и читала их в книжках; она была грамотная, в отличие от бабушки Веры), когда-то и читала (по памяти) нам с Шуркой, но я ничего не помню. Помню только, что называла какого-то Бову-королевича, но, как я теперь понимаю, переложенную на свой лад, с другими именами и немного искажёнными событиями. Много она знала поговорок и пословиц. Рассказывала и сказки, но не русские народные, а индийские (типа сказок Шри-Ланки), с обезьянами, обезьяньими царями, слонами, тиграми, крокодилами и пр. Эти сказки, а возможно, и сами книжки, были у них в семье в её детство…

Жужжит самопряха. Это бабушка Маша прядёт шерсть, а мы с Шуркой играем. Я часто приходил ночевать к бабушке Маше, конечно, с разрешения родителей. Шурке скучно по зимним вечерам. Вот и просил, чтобы кто-нибудь из нас, я или Миша, к ним пошли. Чаще ходил я.

Шерстяные нитки бабушка Маша скручивала плотными, как проволока. И носки с варежками получались у неё плотными, как валенок. Жёсткие, зато носились долго. А перед сном сказки нам рассказывала (помимо Бовы). И что интересно, в отличие от сказок бабушки Веры, сказок бабушки Маши я просто не помню. Да и вряд ли это были сказки. Мне кажется, что она просто о чём-то рассказывала, возможно, что и на ходу своё придумывала. Фантазия у неё была богатая, ей очень просто было придумать какую-нибудь интересную историю. Тогда обидно, что не помню. Вполне возможно, что рассказывала и о своей родне, о той жизни в семье её отца, купца Выгловского Василия Петровича.

После смерти бабушки Маши Шурка, Саша, уехал к своей матери, Марии Сергеевне Шведовой, которая жила в Долгопрудном.

В Долгопрудном жила и средняя дочь дедушки Серёжи и бабушки Маши, Александра Сергеевна Живилкова. Там же находилась и дочь Александры Сергеевны, Ирина, и сейчас живёт её внучка Лена.

Когда Саша служил в армии, мы с ним переписывались. Он писал очень подробные письма о службе. Как-то, в одном из писем, он прислал мне своё стихотворение, я его помню до сих пор. Вот оно:

Я выбрал путь — он беспредельно сложен:

Поэтом стать — не перейти ручей,

Я не хочу прожить, как лицедей,

А я хочу вдохнуть пыль бездорожий,

Покинуть шум тошнящих площадей.

Пройти рекой, шумящей и игривой,

И на вершины гор войти победно,

И солнца луч поймать игривый,

Со всем его радужным переливом,

И не покинуть мир бесследно.

А ты, Сергей, учись и мысли,

И где-то, там, в конструкторском бюро,

Где так уютно и тепло,

Смотри, чтоб не прогрызли мыши

Твоё разумное чело.

А Саши-Фунтика нет. Умер летом 1990 года. Что ни говори, а был он талантливым. Поступил на режиссёрский факультет, бросил, но не от таланта. Писал хорошие стихи, знаком был, тогда ещё молоденьким, с Евгением Евтушенко и его компанией. Хорошо рисовал маслом на холсте, играл на трубе и скрипке. Но, к сожалению, так нигде и не пригодилось в его жизни. Осталась от него дочка Катя и внук его, Миша. (В 2013 году Миша поступил в Авиационный институт, проучился три года, но потом бросил, был призван в армию. В 2018 году, весной, комиссован по состоянию здоровья; обещал 12 ноября 2018 г., в день похорон его прабабушки, Марии Сергеевны Шведовой, восстановиться в институте, но, что-то, вряд ли это сделает.) Катя живёт сейчас в Москве, а Миша в Долгопрудном в квартире своей прабабушки.

Вообще говоря, 1990 год был у нас очень урожайным на покойников: в мае месяце, шестого мая, умерла Антонина Георгиевна, бабушка моей жены Марины, летом, подряд друг за другом, тесть, Николай Николаевич и Саша Шведов. Кроме этого, в самом начале мая, умерла и наша бывшая соседка по квартире на Пятницкой, Ларченкова Анна Прокофьевна, которая находилась в доме-интернате для престарелых на улице Островитянова. (С весны 2017 по май 2020 года в этом же доме-интернате находилась Татьяна Юрьевна Рыссак, племянница Марии Васильевны; умерла 6 мая 2020 г.)

5 октября 2012 года умерла от инфаркта и Ирина. В этот день она с дочкой Леной была у своей мамы, Александры Сергеевны, поскольку у мамы был день рождения 2-го октября. Но день этот был будним, тем более, что и Лена работала. Договорились на ближайший выходной. После они с Леной возвратились к себе домой, где Ирине и стало плохо. Вызвали скорую помощь, но Ирина уже умерла, от обширного инфаркта. Похоронена в Новодачном, на Долгопрудненском кладбище, вместе с отцом, Павлом Фёдоровичем Живилковым, бабушкой Машей и Шведовым Александром Николаевичем, моим и её двоюродным братом. А сейчас там же похоронены Александра Сергеевна (06.07.2019) и Мария Сергеевна (08.11.2018)…

Павел Фёдорович Живилков, или, как его называли в нашей родне, Павлик, зять бабушки Маши, очень пришёлся для нашей родни. Когда он служил на сверхсрочной в армии, то познакомился с Александрой Сергеевной, она училась в текстильном училище (тогда вместе с Серафимой Васильевной, моей тётей по линии отца). Взял её адрес в Красный Куст. И вот, как-то зимой, в довольно холодную погоду, он перекладными добирается до этого Красного Куста, находит дом бабушки, стучится. А сам совсем замёрз, особенно ноги. Его быстро отогревать, потом — на печку. Жених,