…Никогда больше не плавать «Жирафу» по морям, – ни под вымпелом короля Густава Адольфа, ни под пиратским Веселым Роджером. В борту зияла огромная пробоина, длиной почти в треть корпуса, причем часть этого отверстия находилась ниже ватерлинии. Причины ее появления понятны: из трюма грубо, не церемонясь с кораблем, изъяли секретный отсек с аппаратурой, позволявшей совершать хронопереходы.

На открытой воде галеон, без сомнения, опрокинулся бы и затонул, получив такие повреждения. Однако он находился на границе воды и суши и всего лишь привалился бортом к небольшому острову, сохраняя относительно ровное положение.

Судя по всему, отплавался «Жираф» уже давненько. Корпус изрядно подгнил и был покрыт разросшейся зеленью. Счет шел не на дни и на недели, – на годы. Не удивительно для корабля, способного скакать, как блоха, по пространству и времени.

Куда подевался экипаж, я не стал ломать голову. Возможно, хозяева утилизировали хронофлибустьеров по миновании надобности в их услугах. Или же не стали возиться, изъяли свою аппаратуру, а людей бросили здесь, – без рейдов за продовольствием шведские морячки были обречены вскоре протянуть ноги от голода. Фауна Ззуусса (вспомнил я давние разъяснения профессора Погорельского) мечта для гурмана, не желающего набирать вес: можно уплетать за обе щеки лягушачьи окорока, наслаждаясь вкусом, – но организм калорий практически не получит.

– Полазаю немного по кораблю, – решил я. – А вы смотрите в оба, и за водой, и за берегом. Особенно за берегом, сами видели, какие красавцы на первом острове обитали.

* * *

«Жираф» явно покидали не в спешке. Уходили в плановом порядке, организованно, – и все, что смогли, утащили с собой. Затем, очевидно, вернулись за тем, что не сумели унести в первый раз, а потом еще возвращались неоднократно. Почистили галеон основательно. Не только сняли металлические детали, но даже многие доски отодрали от палубы и переборок. В такелажной кладовой, на камбузе, в кубрике, в кормовых каютах, – везде пусто, хоть шаром покати, ни единого сундука или бочонка, или какой-нибудь случайно забытой вещи… Даже все пушки исчезли.

Впрочем, в одной из кают я кое-что обнаружил… Вернее, останки кое-кого. Абордажным тесаком к стене был пришпилен скелет. Нижняя его часть и череп упали на пол, а грудная клетка до сих пор висела на заржавевшем клинке.

Обрывки ярко-красного камзола с золотым шитьем и малиновые ботфорты, на удивление хорошо сохранившиеся, вроде бы свидетельствовали, – передо мной все, что осталось капитана Иоганна-Кристофа Форрета.

Но концы с концами не сходились. Иоганн-Кристоф никак не мог выжить после знакомства с челюстями кархародона. Не выживают после такого… Разумеется, к стене могли приколоть тесаком мертвеца, но зачем? И куда в таком случае подевались с костей повреждения от акульих зубов?

Я стянул с черепа широкополую фетровую шляпу, обнаружил остатки волос, принадлежавших некогда темному шатену. Капитан Форрет при наших встречах носил завитой и напудренный парик, природную его масть я не знал. Однако цвет клочков шевелюры навел на интересную мысль… Поднял череп, осмотрел его челюсти. Бинго! Зубы оказались на диво хороши для семнадцатого века, когда стоматология находилась в зачаточном состоянии, – зубную боль лечили зубодерными щипцами. А здесь обнаружились светоотверждаемые пломбы, и судовой лекарь «Жирафа» явно не имел к ним никакого отношения.

Соколов… Больше некому. Достойный финал жизненного пути иуды… Хотя кто знает, может, зря наговариваю на человека. Вполне возможно, что Соколов не стал предателем и изменником, а специально был внедрен в Институт в целях подрывной работы. А то как-то он уж больно ловко разоблачил истинную суть нашего Новороссийского филиала, а ведь там безопасностью и секретностью не первоклассники занимались. К тому же Соколов в истории с посланцами Тангароа умудрялся каждым выстрелом попадать в «десятку», – ни единой ошибочной версии, ни единого дня, потраченного на бесплодные поиски… Может потому, что знал: где искать и что искать?

– Признавайся: ты шпион или перевербованный изменник? – вслух спросил я у черепа, словно и вправду мог прозвучать ответ.

Как бы то ни было, именно Соколов стал капитаном галеона после гибели Иоганна-Кристофа и напялил яркий капитанский мундир. Скорее всего, был назначен «морским дьяволом», а не избран экипажем, – с чего бы тем избирать чужака?

А когда все закончилось тем, чем заканчиваются любые сделки с дьяволом, – новоявленный капитан ответил за все. Получил черную метку и тесак под ребра. Или просто тесак, без метки.

Затем флибустьеры эвакуировались с галеона, ставшего непригодным ни для плавания, ни для проживания, и забрали все, что смогли забрать. Возможно, основали где-то неподалеку селение или даже укрепленный форт, – а потом вымерли там от голода, когда доели припасы из кладовых «Жирафа».

Решив, что в общем и целом восстановил картину злоключений корабля и его команды, я вернул мертвецу череп и пошагал обратно на палубу. А там увидел кое-что, пошатнувшее только что сделанные выводы. Мог бы заметить и раньше, но к капитанской каюте пробирался, глядя исключительно под ноги, чтобы не провалиться сквозь подгнившую палубу.

К грот-мачте была горизонтально приколочена потемневшая доска, с одного конца стесанная на манер указующей стрелы. На доске была выжжена емкая и лаконичная надпись на кириллице из двух коротких слов: «МЫ ТАМ».

Получается, столь досконально обчистили галеон не флибустьеры, а бедолаги с «Котлина»? В любом случае они здесь побывали и оставили ведущий к ним указатель… Печально, но если их одиссея растянулась на годы, то шансов спастись от голодной смерти практически не было, даже если завладели всеми запасами «Жирафа». Надо отыскать стоянку «котлинцев» и убедиться, что спасать некого.

Штуцер громыхнул неожиданно, я дернулся, нога скользнула по наклонной палубе, – и гнилые доски не выдержали моей тяжести, подломились.

– Дарк, закругляй экскурсию! – крикнула снизу Рада. – По острову бродят очень неприятные зверушки. Я одну угрохала, но могут быть еще.

– Иду, иду!

Сразу пойти не удалось, пришлось освобождать ногу, концы проломившихся досок сдавили ее как капкан. Но через пару минут я вернулся в «Рейнжер» и первым делом взялся за пеленгатор. Догадка подтвердилась: сигнал шел именно с той стороны, куда была направлена доска-указатель. Вот только путь туда вел по суше, а наш вездеход силой обстоятельств утратил право называться амфибией и мог теперь передвигаться лишь по воде.

Пересекать остров пешком казалось мне не самой лучшей идеей. Двинулись вдоль берега, по широкой и относительно чистой протоке, вела она примерно в том же направлении. И через пару сотен метров навстречу нам выплыла настоящая флотилия.

* * *

Они двигались в кильватерной колонне. Три легких катамарана с А-образными мачтами (ввиду безветрия паруса были свернуты и шли суденышки на веслах), а замыкал колонну флагман эскадры, гребное судно приличных размеров.

Плыли нам навстречу не какие-нибудь относительно человекообразные «головастики», вроде убитого Радой на Славянке. Гуманоиды вполне земного облика, только лица синевато-серые. Выглядели они дикарями: примитивная одежда из кожи земноводных, копья, луки, несколько не то мушкетов, не то фузей… Но гораздо опаснее туземного ручного оружия были четыре бронзовых пушки, уставившиеся на нас с борта флагмана.