Глава шестая

«Панегирик Траяну» Плиния младшего

Плиний Младший (62-ок. 114 г.) начал свою ораторскую деятельность совсем молодым, девятнадцатилетним юношей, выступая в суде центумвиров с обвинительными и защитительными речами в гражданских процессах. К сожалению, речи эти до нас не дошли, а ведь именно по ним было бы возможно проследить соотношение ораторской практики конца I в. с риторической теорией. По-видимому, Плиний оставался верен своей профессии судебного оратора до конца жизни, совмещая ее с административными обязанностями государственного деятеля, — он занимал ряд важных постов от квестора до императорского наместника в малоазийской провинции Вифинии[121]. Как представитель привилегированных слоев римского рабовладельческого общества Плиний в своей ораторской деятельности отражал интересы именно этих слоев.

В письмах Плиния имеются упоминания об опубликовании его речей по делу о наследстве, двух торжественных и нескольких политических (всего названо 15 речей); например, он выступил по делу о вымогательствах с провинций против Бебия Массы, за что чуть не поплатился жизнью[122], после смерти императора Домициана он смог вести дело против доносчика Публия Церта (п. VI, 33, 1; I, 8, 2; IX, 13 и др.).

Из писем явствует, что судебные речи Плиния при произнесении были кратки, потому что и условия судебного процесса и реальные темы речей исключали всякую пространность и риторические излишества. «Слушатели обыкновенно требуют одного, а судьи другого»[123], — говорит он (п. II, 19, 8–9; III, 18, 6).

Впоследствии речь, произнесенную в суде (actio), Плиний готовил к изданию, и она, построенная уже по иному принципу, иначе и называлась — oratio. В процессе подготовки речи для рецитаций и издания Плипий пересматривал ее, исправлял, тщательно обрабатывал стилистически, в соответствии с требованиями литературной речи и правилами ораторского искусства и, кроме того, в угоду вкусам современников (п. VII, 17, 7; VIII, 13; 1,8; II, 5; VI, 33; IX, 4, 10, 15, 28). В ряде писем он говорит о своей манере расширять речь после ее произнесения (п. IX, 28, 5; И, 5, 25; IV, 9, 23 и др.).

Из слов Плиния можно заключить, что он гордился своим ораторским искусством, успехом своих речей у публики, в особенности у молодых людей, которым он служил образцом (п. IV, 16, 26; VII, 17, 2, 7, 15; II, 19, 2; IV, 21, 3; IX, 13; I, 2, 6; VI, 11). До опубликования речи Плиний распространял ее среди друзей, рассчитывая на их компетентную и всестороннюю критику (п. VIII, 21, 4–5; I, 8; II, 5 и др.).

Характерно, что Плиний обращался с речью не к широкой публике форума, как Цицерон («Об ораторе», 111,37,151), а к присутствующим на суде центумвирам или к узкому кругу близких людей, которых приглашал на рецитации. Для пего, как и для Квинтилиана (II, 12, 10), важно было мнение не народа, но избранников (п. VII, 17,12). Он пишет, например, посылая какую-то свою речь Маврику на просмотр: «Для слуха невежд тут нет ничего приятного, но люди сведущие должны получить удовольствие тем больше, чем меньше его получат несведущие. Я же, если решу прочесть свою речь, то приглашу самых образованных» (п. II, 9, 8–9). Правда, он не отказывает толпе в некоем большом коллективном здравом смысле и даже говорит, что с уважением относится «и к простым людям в грязных, замаранных тогах» (п. VII, 17, 9–10).

Таким образом, речь издавалась в иной форме, чем произносилась. Живая actio в суде превращалась в искусное ее переложение — oratio, т. е. в настоящее эпидейктическое сочинение, имеющее целью произвести впечатление на слушателей и читателей, поразить их воображение, словом, как выразился Цицерон, «показать предмет к их удовольствию» («Оратор», II, 37). Отсюда та неуемная изобретательность Плиния в изыскании эффектных средств выразительности, то широкое применение риторических фигур и тропов, перефразирование одной и той же мысли в различных вариантах и многословие, что так отличает его стиль, хотя и не вполне согласуется с его теоретическими постулатами.

Литературно-эстетические взгляды Плиния складывались под воздействием Квинтилиана, которого он с гордостью называет своим руководителем (п. II, 14, 9) и считает несравненным мастером в деле обучения ораторов (п. VI, 6). Влияние Квинтилиана сказывается в его любви к классическим писателям (Вергилию, Лукрецию, Еврипиду, Гомеру), в высокой оценке ораторов — Цезаря, Азиния Поллиона, Эсхина, Лисия, Демосфена (п. I, 2, 20; IV, 7; V, 20; IX, 26) и историков — тех, что полезны для оратора (например, Ливия и Фукидида — п. VI, 2; IV, 7; V, 8). Так же как и Квинтилиан, Плиний придает большое значение подражанию образцам при подготовке оратора и состязанию с ними (VII, 9, 3). Говоря о качествах хорошего оратора (голос, внешние приемы, воодушевление — IX, 26), он ссылается на авторитет греческих и римских писателей классического периода. Вполне в духе своего учителя Плиний рекомендует много читать, писать, думать, чтобы уметь говорить, когда пожелаешь; «опыт… лучший учитель красноречия», говорит он (п. VI, 29, 4; ср. слова Квинтилиана в XII, 11, 16–17 о том, что наука красноречия приобретается упражнением и укрепляется навыком и чтением). Подобно Квинтилиану, Плиний в полемике между модернистами и архаистами придерживается средней линии: «Я принадлежу к тем, кто восхищается древними, но тем не менее не презираю, как некоторые, и современных талантов» (п. VI, 21,1). Но, желая похвалить современников, он все же сравнивает их с классиками, которым те подражают, с кем соперничают, кого воспроизводят (п. I, 16, 3–5; IX, 22, 1–2; VI, 15, 1; IV, 3, 4). Как и его учитель, Плиний с особенным вниманием относится к формальному совершенству речи, имея в виду форму, наполненную содержанием и обусловленную им.

С почтением, также воспринятым от Квинтилиана, Плиний говорит о Цицероне (п. I, 2, 4), мечтая «хоть отчасти сравняться с ним дарованием» (п. IV, 8, 4), стараясь подражать ему и в роде деятельности, и в сочинениях: в письмах — письмам оратора, в «Панегирике» — его речам (п. XV, 11–14; I, 20, 4). Даже в своих стихотворных опытах Плиний ссылается на пример Цицерона (п. V, 3, 5; VII, 4, 6). В письме VII, 17 он говорит об отделке Цицероном своих речей, которые оценивает как образцы судебных речей. Он с гордостью приводит строки из посвященной ему эпиграммы Марциала, где говорится, что его речи потомки будут сопоставлять с цицероновскими (п. III, 21, 5; Марциал, X, 19).

Плинию казалось вполне дозволенным состязаться со славными ораторами прошлого (п. VII, 9, 3–4), с Демосфеном и Цицероном; он желал заимствовать