потерять сознание. Он испытывал упрямое и язвительное удовлетворение. Нет, он нанес себе удар ножом не только для того, чтобы бросить вызов Ивиш, это был также вызов Жаку, Брюне, Даниелю, всей его жизни: «Я кретин, — подумал он, — Брюне прав, говоря, что я старый младенец». Но он, помимо воли, испытывал удовлетворение. Ивиш смотрела на руку Матье, как будто прибитую к столу, кровь растекалась вокруг лезвия. Потом она посмотрела на Матье и изменилась в лице. Она мягко сказала:

— Почему вы это сделали?

— А вы? — напряженно спросил Матье. Слева от них поднялся маленький угрожающий переполох: общественное мнение. Но Матье наплевать на него хотел, он смотрел на Ивиш.

— Я… я так сожалею, — сказала Ивиш.

Переполох нарастал, дама в черном завизжала:

— Они пьяные! Они себя покалечат! Нужно им помешать! Я не могу смотреть на это!

Повернулось несколько голов, подбежал официант.

— Мадам что-нибудь желает?

Женщина в черном прижала ко рту платочек и, не говоря ни слова, показала на Матье и Ивиш. Матье быстро выдернул нож из раны, это было очень больно.

— Мы поранились ножом.

Официант видывал и не такое.

— Если господа соизволят пройти в туалетную комнату, — невозмутимо сказал он, — то служительница сделает все необходимое.

На этот раз Ивиш послушно встала. Они пересекли зал, следуя за официантом, каждый с поднятой рукой, это было так комично, что Матье расхохотался. Ивиш беспокойно посмотрела на него, потом засмеялась тоже. Она так сильно смеялась, что рука ее задрожала. Две капли крови упали на паркет.

— Я развлекаюсь, — сказала Ивиш.

— Боже мой! — вскричала служительница в туалетной комнате. — Бедная барышня, что вы с собой сделали? Бедный месье!

— Мы играли с ножом, — сказала Ивиш.

— И вот! — возмущенно воскликнула женщина. — Вот и доигрались! Это наш нож?

— Нет.

— А! Я так и думала… Какая глубокая рана, — сказала она, осматривая руку Ивиш. — Не беспокойтесь, я все сделаю.

Она открыла шкаф, и половина ее тела исчезла в нем. Матье и Ивиш улыбнулись друг другу. Ивиш, казалось, протрезвела.

— Не думала, что вы на такое решитесь, — сказала она Матье.

— Видите, не все потеряно.

— Теперь мне больно.

— Мне тоже.

Он был счастлив. Он прочел надписи «Для дам» и «Для месье» золотыми буквами на двух дверях, покрытых жирной серой эмалевой краской, он посмотрел на пол в белых плитках, вдохнул анисовый запах дезинфекции, и сердце его наполнилось радостью.

— Должно быть, не так уж неприятно быть служительницей в туалетной комнате, — с чувством сказал он.

— Конечно! — расцвела Ивиш.

Она смотрела на него с диковатой нежностью; немного поколебавшись, она вдруг приложила ладонь своей левой руки к раненой ладони Матье. Раздался мягкий хлопок.

— Это смешение крови, — пояснила она. Матье молча сжал ее руку и почувствовал резкую боль, ему показалось, что на его ладони раскрылся зев.

— Вы мне делаете больно, — сказала Ивиш.

— Знаю.

Женщина вылезла из шкафа, немного побагровевшая. Она открыла ящичек из белой жести.

— Здесь все, что нужно, — сказала она.

Матье увидел бутылочку с йодом, иголки, ножницы, бинты.

— Вы хорошо оснащены, — сказал Матье.

Она важно кивнула.

— Бывают дни, когда не до шуток. Позавчера какая-то женщина швырнула бокал в голову одному из наших постоянных клиентов. У него текла кровь, у этого месье, я испугалась за его глаза: я вынула у него из брови большой осколок стекла.

— Черт! — вскрикнул Матье.

Женщина суетилась вокруг Ивиш.

— Потерпите, милочка, будет немного жечь, это настойка йода. Вот и все.

— Вы… вы меня не сочтете нескромной? — вполголоса спросила Ивиш.

— Да нет, говорите.

— Я хотела бы знать, о чем вы думали, когда я танцевала с Лолой?

— Вот сейчас?

— Да, когда Борис пригласил блондинку. Вы остались один.

— Наверно, о себе, — сказал Матье.

— Я смотрела на вас, вы были… почти красивы. Если бы вы могли навсегда сохранить такое лицо!

— Но нельзя же все время думать о себе.

Ивиш засмеялась.

— А я, по-моему, всегда думаю о себе.

— Дайте вашу руку, месье, — сказала служительница. — Потерпите, будет жечь. Вот так! Ничего страшного.

Матье почувствовал сильное жжение, но не обратил на это внимания, он смотрел на Ивиш, которая неловко причесывалась перед зеркалом, поддерживая локоны забинтованной рукой. В конце концов она отбросила волосы назад, и ее широкое лицо заголилось. Матье почувствовал, что набухает от внезапного и безнадежного желания.

— Вы прекрасны, — сказал он.

— Нет, — смеясь, сказала Ивиш, — наоборот, я ужасно некрасива. Это мое тайное лицо.

— Но оно мне еще больше нравится, — признался Матье.

— Хорошо, завтра я причешусь именно так, — сказала Ивиш.

Матье не нашелся, что ответить. Он склонил голову и замолчал.

— Готово, — сказала служительница.

Матье заметил у нее светлые усики.

— Большое спасибо, мадам, вы умелы, как сестра милосердия.

Женщина покраснела от удовольствия.

— Что вы! — сказала она. — Это естественно. В нашем ремесле нужна сноровка.

Матье положил десять франков на блюдце, и они вышли, с удовлетворением посматривая на свои окоченевшие забинтованные руки.

— У меня рука как деревянная, — сказала Ивиш.

Танцзал был почти пуст. Лола стояла посреди площадки и собиралась петь. Борис сидел за столиком, он ждал их. Дама в черном и ее муж исчезли. На их столике стояли два полупустых бокала, рядом лежала дюжина сигарет в открытой пачке.

— Это бегство, — заметил Матье.

— Да, — сказала Ивиш, — я одержала над ней победу.

Борис весело посмотрел на них.

— Вы организовали между собой резню?

— Это все твой чертов нож, — недовольно проворчала Ивиш.

— На вид он должен хорошо резать, — сказал, с интересом глядя на их руки, Борис.

— А как там с Лолой?

Борис помрачнел.

— Все плохо. Я сморозил глупость.

— Какую?

— Я сказал, что Пикар пришел ко мне и что я его принял в своей комнате. Кажется, в первый раз я сказал что-то другое, но хоть убей не помню что.

— Вы сказали, что встретили его на бульваре Сен-Мишель.

— Черт! — вскрикнул Борис.

— Она злится?

— Не то слово! Как разъяренный вепрь. Вы только посмотрите на нее.

Матье взглянул на Лолу. У нее было озлобленное и скорбное лицо.

— Простите меня, — сказал Матье.

— Вам незачем извиняться: это моя вина. Знаете, все уладится, я привык. Все в конце концов улаживается.

Они замолчали. Ивиш нежно разглядывала свою забинтованную руку. Сон, свежесть, серая заря неосязаемо проскользнули в зал, в танцзале запахло ранним утром. «Бриллиант, — подумал Матье, — она сказала: маленький бриллиант». Он был счастлив, он больше не думал о себе, ему казалось, что он сидит снаружи, на скамейке: снаружи, вне танцзала, вне своей жизни. Он улыбнулся: «Она еще кое-что сказала. Она сказала: я никогда не умру…»

Лола начала петь.