«Почему так случилось, что этот мужчина приходится Жерсанде сыном? — возмущалась она. — Почему, Господи? Нас разделает столько препятствий!»

И хотя Анжелина была измучена, заснула она с трудом. На рассвете ее разбудила Розетта:

— Мадемуазель Энджи, недавно к нам в ворота постучала дама. У ее дочери не так давно начались схватки. Вам стоит поторопиться. Эти люди живут у дороги, ведущей в Кастильон, не доезжая до городка Мули. Дом с желтыми ставнями и горшками с геранью на подоконниках. Судя по всему, они люди зажиточные, у них водятся денежки. Там есть матрона, но муж, зная, какова ваша репутация, хочет, чтобы вы приехали.

— Сейчас соберусь, — ответила Анжелина, вставая. — Розетта, свари мне кофе, очень крепкий кофе. И подойди ближе. Дай я тебя поцелую. В последнее время ты часто бываешь грустной.

Розетта позволила Анжелине приласкать себя. Прижавшись щекой к щеке молодой женщины, она по-детски доверчиво улыбнулась.

— Да, я не такая веселая, как прежде. Но сегодня я чувствую себя лучше. Ах, родные! Они доставляют столько хлопот!

— И кому ты это говоришь? Мне хотелось бы, чтобы ты навестила мадемуазель Жерсанду, ведь я не смогу к ней забежать. Надеюсь, что Луиджи не станет ее мучить. Он собирается поселиться на улице Нобль. Представляешь, сегодня ночью я рассказала ему всю правду об Анри, Гильеме и даже о докторе Косте. Для меня это было тяжелым испытанием, но сейчас я себя чувствую так, словно освободилась от невыносимого бремени.

— Ну и ну! — буркнула Розетта. — Когда вы начинаете говорить, то никак не можете остановиться! Ладно! Сейчас нагрею воду. Чтобы вышло быстрее, я разожгу спиртовку, поскольку вчера я оплошала и огонь в камине потух.

Анжелина кивнула в знак согласия. Она надела серое платье, чистые чулки и заплела волосы в косы. Когда она спустилась на первый этаж, Розетта энергично вертела ручку кофемолки.

— Я запрягу Бланку.

— Хорошо, мадемуазель. Посмотрите, я сложила ваш халат и вытащила саквояж. Кофе скоро будет готов.

Охваченная нетерпением и одновременно страхом, молодая женщина вошла в конюшню. Кобыла приветствовала ее дружеским ржанием. Луиджи спал, свернувшись калачиком, в соседнем стойле на решетке для сена. Сложенный жилет служил ему подушкой.

«Как ему удалось туда забраться? — удивилась Анжелина. — А, он взял старое одеяло, которым я прикрываю ноги, когда идет дождь», — отметила она.

Анжелину неудержимо влекло к Луиджи. Она бесшумно подошла ближе и принялась рассматривать спящего акробата. Глядя на него, такого беззащитного, она почувствовала, что ее переполняет нежность, и это заставило ее сердце биться сильнее. Она любовалась чертами его лица, ставшего во сне еще более гармоничным, впилась взглядом в его соблазнительные красные губы. Расстегнутая рубаха не скрывала мускулистое тело со смуглой кожей.

«Моя любовная греза! — думала Анжелина. — Останешься ли ты грезой или я смогу полюбить тебя такого, какой ты есть?»

Анжелину обжигали воспоминания о вчерашнем страстном поцелуе. Молодой женщине пришлось сделать над собой усилие, чтобы не погладить спящего Луиджи по волосам, спадавшим ему на лоб. Она принялась взнуздывать кобылу. Бланка, всегда готовая размять ноги на просторе, стала бить копытом по полу.

— Бланка, стой спокойно! — проворчала Анжелина.

Вскоре она вывела кобылу во двор, где в небольшом сарае стояла коляска, и ловко запрягла Бланку. Тут к ней подбежала Розетта с саквояжем в руках и холщовым мешком, перекинутым через плечо.

— Идите пить кофе, мадемуазель Энджи. Я положила в него много сахара. А я пока отнесу ваши вещи в коляску и постерегу Бланку.

Они обменялись заговорщическими взглядами. Для них обеих был привычен такой стремительный отъезд, и они хорошо понимали друг друга. Розетта распахнула ворота настежь, потом взяла кобылу под уздцы.

Через пять минут Анжелина выехала на улицу Нобль. Ей пришлось немного натянуть вожжи, поскольку спуск был слишком крутым. Анжелина думала о воскресном обеде у отца. «Возможно, я вернусь в полдень, но разве можно быть в этом уверенной? Думаю, если что, Розетта предупредит папу, а мы съедим булочки вечером и обязательно вместе с ним».

Анжелина прогнала мысли о Луиджи из своей головы, равно как и их спор и страстный поцелуй. Для ремесла повитухи ей требовалась прочная основа, и такой основой служили доброта Огюстена, смех ее малыша, бесценные моменты, проведенные в обществе Жерсанды, Октавии и Розетты. «Мсье Жозеф де Беснак должен найти свое место среди нас. Иначе он уедет в Барселону, к своей Долорес».

Через полчаса Анжелина уже подъезжала к дому с желтыми ставнями. Она пустила Бланку широкой рысью по песчаной дороге, идущей вдоль Сала, немного обмелевшей в это время года. Едва Анжелина остановила кобылу, как из окна второго этажа до нее донеслись хриплые крики и стоны.

Темноволосый коренастый мужчина лет сорока выбежал на улицу и схватил кобылу под уздцы.

— Вы мадемуазель Лубе?

— Да. Я приехала так быстро, как только смогла.

— Поднимайтесь, прошу вас! Моя супруга совсем обезумела, такие у нее боли!

Перед глазами Анжелины предстала знакомая картина: комната, в которой собрался настоящий женский ареопаг — мать роженицы, бабушка, несомненно, сестра, кузина, тетушка или же соседка, все преисполненные самых добрых намерений. Они повернули к Анжелине встревоженные лица и в ответ на ее краткое приветствие облегченно вздохнули.

— Мадемуазель, схватки начались около четырех часов утра, — объяснила одна из женщин. — И они с каждой минутой становятся все болезненнее. Несчастная Эмма совсем рассудок потеряла.

— Я должна ее осмотреть. Прошу вас, посторонитесь.

Мельком Анжелина отметила, что для появления ребенка все было подготовлено: таз с горячей водой, чистые пеленки и распашонки. Все это находилось на массивном, потемневшем от времени деревянном комоде. Под окном стояли кувшины с холодной водой, а также два ведра, закрытые крышками, чтобы можно было справить нужду. Будущая мать корчилась под простыней, вздымающейся на ее огромном бесформенном животе. Она кричала и стонала, и это было похоже на крики и стоны умирающего.

— Мадам, я повитуха, — обратилась к ней Анжелина. — Я не смогу вам помочь, если вы не успокоитесь.

Женщина лет тридцати с вьющимися светло-каштановыми волосами испуганно посмотрела на Анжелину.

— Мне страшно, — пробормотала она. — Возможно, я умру. Мама сказала, что у меня всюду будут разрывы.

— Вы успокоитесь, если будете просто разговаривать со мной, — сказала Анжелина. — Могу ли я вас осмотреть?

— Да, конечно…

Соблюдая условности, присущие времени, Анжелина набросила себе на голову простыню и склонилась к промежности пациентки. Сначала она прощупала живот и при помощи деревянного рожка послушала, как бьется сердце ребенка. Затем она пальпировала шейку матки.